Dr.Aeditumus

Терпеть не могу, когда в прологе персонажи рассказывают друг другу предысторию ожидающего меня сюжета. Они живут вместе или рядом, вырастили детей, и, однако, листают фотоальбом так, будто вытащили его с чердака, где он провалялся последние 20 лет под толстым слоем пыли и голубиного помёта. Да ещё комментируют старые фото с таким видом, будто говорят об этом впервые.

 

Мизансцены контрастны: на фоне вольных средиземноморских пейзажей, светлого неба и лазурных волн перемещаются праздные человеческие фигуры. Если не всматриваться, то есть ощущение лёгкости и грациозности их движений. Но потом возникает тень сомнения: что-то не так. Эти люди лживы, не искренни, и эта деланность, длинные двусмысленные взгляды вдогонку, напряжённо акцентированное внимание на непринуждённости выдает слабых актёров – не актёров фильма, а актёрствующих персонажей – которым привычно на публике и даже в кругу друзей прикрывать свою пустоту и лживость подходящей к случаю маской. Вот этот акцент на нужной эмоции или изображаемом чувстве становится той лишней каплей, которая выдаёт зрителю, что он смотрит не подлинную жизнь, а имитацию, спектакль, где роли привычны, слова затёрты, чувства блёклы, и актёры стараются добавить жизни в механическое действие, но чуток переигрывают, и от этого ложь делается ещё более рельефной.

 

Искусственный смех, припудривающий чувство неловкости, возникшее от скользких тем, затронутых без нужды. Пренебрежительные слова о знакомых и близких, легко срывающиеся с бледных губ за глаза, и опять тот же сухой смех никакого отношения не имеющий к веселью. Две истомлённых бездельем мамочки со своими недорослями. Пляж, стол, стол, пляж, вечернее застолье, вино, сумерки, тёплый бриз, странные беседы об увядающих мамкиных прелестях с мальчиками, сочащимися гормональным коктейлем…

 

Праздность - мать всех пороков.

 

Один человек умер и очутился в прекрасном саду, среди фонтанов и плодовых деревьев, на ветвях которых пели нежными голосами прекрасные птицы. Перед ним появилась сияющая крылатая фигура и сказала: — Я к твоим услугам, мой господин. Требуй, чего только пожелаешь. Человек попросил еды — и прислужник, взмахнув рукой, сотворил стол с самыми роскошными блюдами. Человек захотел пить — перед ним появились кувшины с родниковой водой, соками и лучшим вином. Человек захотел отдохнуть — возникла кровать, и рядом стояли прекрасные девушки с опахалами. Человек захотел секса — и девушки отложили опахала… Так прошёл день, другой, третий… И человеку стало скучно проводить дни за едой, прогулками и прочими развлечениями. Он сказал прислужнику: — Я хотел бы заняться какой-нибудь работой. — Проси о чём угодно, но не об этом. Желаешь насладиться музыкой, прекрасными танцовщицами, конной прогулкой, охотой на львов, пением птиц, изысканными винами? Только скажи! Человек провёл в праздности и развлечениях ещё несколько недель. И снова ему стало скучно. Он опять вызвал прислужника и сказал: — Дай мне какую-нибудь работу. — Здесь нет работы. Здесь для тебя есть только отдых и развлечения. Тебе предстоит вечно жить в праздности и удовольствиях. — Тогда лучше отправь меня в ад! — в гневе закричал человек. Крылатый прислужник рассмеялся и спросил: — А ты до сих пор не понял, где ты?

 

* * *

Итак, наши тётки - типа свингеры, только вместо мужей поменялись сынками. Неизбежная ассоциация: «Я никогда не буду твоей» и «Шери» с Мишель Пфайффер – вроде бы та же тема, но там героини были офигеть какие работящие женщины, и эта их любовь, эти их отношения не казались эксцессом сексопатологии у климактерической «нимфоманки перед казнью»*.

 

У нас в городе в 80-х годах был известен один персонаж, который в любое время года появлялся в общественных местах и при скоплении народа с голым младенцем на руках, сам при этом щеголяя в труселях. На вид ему было лет под семьдесят. Про него ходил упорный слух, что внучка ему приходится одновременно дочкой (его дочка родила её от него же), а правнучку родила от него внучка (боюсь, мне мозгов не хватит вычислить сложную многоступенчатость их инцестного родства). Это я к тому, что определённо есть надежда на то, что у фильма будет продолжение, где наши героини уже в ипостаси бабулек продолжат свой экстрим уже со следующим поколением. Ибо всякое явление имеет тенденцию к собственному развитию. Толерантность должна эволюционировать не только в отношении рас и полов, но и возрастных категорий. Недаром наши европейские партнёры уже озаботились снижением ценза для возраста согласия.

 

Весьма разумно начать с исторически угнетённой и ущемлённой в правах половины. Если убедить общественность в том, что совращение взрослой тётей малолетнего поцика не является преступлением (в «Южном Парке» - это уже совершившийся факт :), то, апеллируя к статьям конституции о равноправии полов, совсем несложно будет добиться выравнивания ситуации также и в обратном отношении, заодно подтянув сюда же педофилов и гомосеков. Так что сей фильмец есть ни что иное, как способ обиняком подготовить общественное мнение, а точнее надуть, как обычно, электоратного обывателя.

 

Жажда бытия, требующая наслаждений, и наслаждения, усиливающие жажду бытия. Порочный круг, выход из которого предопределён: старение и смерть. Насыщение ненасытных страстей подобно сеянию в море. Контролируемая страсть – это огонь в очаге, дающий тепло и поддерживающий жизнь в доме. Но вырвавшись из определённого ему тесного пространства, огонь сожжёт дом и погубит его хозяев.

 

Продление жизни, а главное молодости – очевидный тренд современного мiра, ну, или его «лучшей» части, «золотого миллиарда». Но чем древнее привычка, тем труднее от неё избавиться, тем болезненнее прощание с предметом страстных желаний. А оно неизбежно, сколь долго не вилась бы верёвочка обмана собственной природы. Наши предки спокойно и уверенно восходили по ступеням возраста, памятуя премудрость царя Соломона: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное, … время плакать, и время смеяться, … время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять».

 

Ныне наука льстит и обманывает нас, обещая невозможные чудеса, свою заботу и помощь. И действительно даёт нам некие авансы. Но приходит, наконец, и наше время, время плакать, терять, и уклоняться от объятий. А наша ненасытная жажда бытия не может угасить своё пламя и не позволяет нам смириться с неизбежным. И если наши предки удалялись от земли по ступеням бесстрастия, то мы, их потерявшие разум потомки, погружаемся в землю страданий по ступеням своих страстей.

 

Вот и наши дамы, в тщетной борьбе с естеством, отчаянно хватаются за соломинку чужой юности, в пустой и обречённой надежде продлить свою собственную, и пожинают в итоге урожай страданий, многократно увеличенный их собственным неразумием вскормленных страстей. И якобы благополучный конец фильма – это лишь преддверие ожидающих наше странное семейство ещё больших мучений.

 

P.S. Я уже говорил, тренд нашего времени – гедонизм, жажда бытия, удовлетворяемая любой ценой, и нравственные устои предков, хранившие цивилизацию, брошены в топку похоти, которая в конечном итоге, смоет наш род с поверхности этой планеты. Свидетельство тому – положительные отзывы о художественно оправданной в этом фильме концепции торжества порока. И таких отзывов, увы, большинство.

 

*) «Ноттингхилл»

 

Январь 2018