* * *

Хочется верить многому.

Да что там! Хочется верить всему, что сыплется в нас семенами добра. Пусть так не бывает, чтобы девушка написала дворянину Онегину письмо с любовным признанием, а он ответил ей осторожной нотацией. Чтобы кавказский поручик сделал для княжны Мери из одной только жалости то, что не в силах сделать был из любви.

Да кто же в такое поверит?!

.

Но чтобы галушки в рот сами прыгали! Нет, этому уж точно…

Погружение в Гоголя – свободное падение в небо.

Доброта его такова, что прощает нам даже невнимательность и небрежность к его героям.

Он никого не осуждает – ни предателя Андрия, ни ведьму Солоху, ни спятившего от жадности Плюшкина.

.

Такое под силу разве что Господу Богу.

Но так нельзя, скажет читатель, умудрённый своей гражданской позицией. Нельзя не ненавидеть того же Смердякова, но Смердяков-то остался у острого и язвительного Салтыкова-Щедрина. Салтыков – хирург человеческих душ, тогда как Гоголь – гомеопат.

.

Нельзя лезть в человеческую душу без покаяния.

А каяться хочется, едва осилив первую гоголевскую страницу. Но покаяние льётся свободно, и ноша моя легка. Белой птицей так и взлечу раз за разом, целясь к середине Днепра… закроется очередная страница, а Гоголь будто бы не начинается. Впервые я почувствовал себя, именно в Гоголе – огромной, чудной страной с небывалым прошлым и незнакомым будущим. Он воспитал во мне любопытство и доброту, два главных детских качества, без которых и взрослеть просто незачем.

Родиться Гоголем невозможно, но вырасти в него доступно каждому, в ком не пропали семена добра, посеянные и взращённые однажды изумительной русской классикой.