Над затоном ива стонет...
* * *
Над затоном ива стонет,
щупает речное дно.
Разрезает месяц сонный
тёмно-серое рядно.
Третью ночь старик незрячий
спит в кошаре меж овец.
Третий день Маняша плачет –
гонит из дому отец.
Не стереть с калитки дёгтя,
не прикрыть платком бока.
Молит старца – не возьмёте ль
вы меня и байстрюка?
Побрела по свету Маня
нищенкой, поводырём:
Древние напевы тянет
или просится в наём.
За лесною оторочкой
у затона, близ села
родила Маняша дочку
и русалке отдала.
А когда речная дива
уплыла с младенцем прочь,
превратилась Маня в иву –
тянет ветки, ищет дочь...
Всё сидел под ивой старец,
может, в душу ей глядел,
и ушёл в закат янтарный
по серебряной воде.
Над затоном ива стонет,
щупает речное дно.
Разрезает месяц сонный
тёмно-серое рядно.
Бабий Яр
Узнала, что багаж утерян мой,
не плачу из последних сил.
Старик в ермолке неуверенно,
но громко у меня спросил:
- Вам в город, девушка, до Киева?
- Да-да, на Дарницкий бульвар.
Когда уселась я в такси его,
сказал, что едет в Бабий Яр.
- Там кто у вас?
- Сестра, родители,
и старший брат Ефим с женой.
И Мойша – домоуправитель наш,
и дядя Соломон, портной.
Цыган Василий с внуком Бодей там,
Абрам - знакомый ювелир,
и коммунист из первых в городе
товарищ Осип Креденсир.
Там ребе Якоб - родич бабушкин
с пятью своими дочерьми,
беременная Фира с фабрики,
Мария с малыми детьми,
соседка Фаечка Васильева,
мой школьный друг Палий Семён…
Он от Борисполя до Киева
читал молитву из имён.
