Саймон
Саймон
...Игнорируя синагогу, Саймон молится у стены.
Саймон больше не верит Богу со времен мировой войны.
Он для Саймона кровью пьян. От чекистских расстрельных ям
до Берлина с вождём, который сделал идолом крематорий,
как же часто и как же много крови льют во владеньях Бога...
...Саймон молится у стены. Все родные унесены
той войной. Не протянешь рук им. Равнодушный кирпичный Бруклин,
слёз следы на пигментных пятнах, слов обрывочных и невнятных
шорох тонет в машинном гаме, листья носятся под ногами,
залит светом внутри драгстор, осень, Саймону скоро сто,
сын двадцатого века Саймон, двадцать первый оформлен займом,
сколько лет - и все войны, войны, человека не победишь...
...Как бы мама была довольна тем, что Саймон прочел кадиш*.
*Кадиш (арам.) - еврейская молитва, в одной из форм поминальная.
**********
Старик и его Люсиль
Эти двое прожили вместе век, по ночам не деля постель,
забирались на самый верх и земных, и иных страстей,
он её называл королевой, принцессой, звездой, княжной,
и ходил от неё налево, не сделав её женой.
Он был младше, чем с виду дашь, очень тучен, не слишком сед,
то для локтя носил бандаж, то для низа спины корсет.
Возраст сложный соперник, какие методы ни осиль,
хоть сдавались годам постепенно старик и его Люсиль.
Он с ней не был повенчан, но свел эту пару Бог.
Каждый раз, каждый вечер, обняв её гладкий бок,
он парил в облаках, и вне плоти, и без ума,
и Люсиль, содрогаясь в его руках, сходила с ума сама.
Он умел добираться до тёмных её сторон,
до неясных вибраций, он чуял её нутром,
даже малую малость, тончайший баланс тепла...
А она отдавалась, всегда выжигая его дотла.
Нет, никто бы не мог эту пару разбить посметь,
но однажды в его хибару явилась смерть.
И Люсиль, презирая законы жанра, пока его вёз Харон,
у другого в руках дрожала в самый день похорон.
Это было ему осанной, известной лишь ей одной,
самой искренней, лучшей самой по нему отходной,
улетающей ввысь, в века, в бесконечного неба синь.
И старик будет жить, пока стонет в чьих-то руках Люсиль.
