Монолог на снегу
Минус тридцать - к теплу только у нас на севере,
Покрываются льдом и провода, и серверы.
Небо тонет в сугробах, сугроб превращая в облако,
И в глазах не снежинки, а битые стёкла, как…
Как размытая грань, молоко на холсте пролитое,
Горизонт заслонен многолетними монолитами…
Небеса по ночам надевают рубаху черную,
В мелкий звездный горох, и ложатся на склоны горные.
Обостряются чувства и становятся даже дальние
Люди близкими, и крадутся мысли о мироздании.
Здесь - на стыке небесного дна и владений Господа,
Пожирает голодной крысой меня вопрос: ”Куда
Мы все катимся с этим зверским греховным голодом?”
И становится холодно… Холодно, очень холодно…
А вдали самолет рассекает рубаху звездную,
И теплеет в висках… Вдруг в нём ты… Вдруг в нём ты… А поздно ведь…
Слишком поздно воздушному судну хвостом поблёскивать.
Я одна не замерзну и выживу, я вынослива!
Я смеюсь этим мыслям...Но, милый мой, мне до смеха ли?
В ледяном саркофаге со снежными барельефами…
***
Застрели
Застрели же меня предпоследним патроном, осень,
возле входа в метро, у подъезда, в автомобиле.
От его хрипотцы на планетах сместились оси,
океаны по пояс Вселенную затопили.
Развеваются прахом останки щербатых листьев,
Бело-лунное солнце черпает свои лимиты.
Застрели же, не мешкай, иначе она продлится -
эта серая жизнь, в коей воду черпаем ситом…
Без него я невольно слепну, мой мир не светел -
два бельма, словно линзы намазаны кашей манной.
С ним черпали мы радость такую - как будто дети
неожиданно деньги нашли в потайных карманах…
Лето било волной нам в спины, ломало ребра,
Мы в минуты срастались счастливцами воедино.
И рассвет был горчично-пряным, и Бог был добрым,
А теперь я брожу разорванной половиной…
Город стал черным вороном – пасмурен, зол и скучен,
Новостройки в нём недостройками умирают.
Застрели предпоследним, последний оставь на случай,
если он, точно так же, ослепший стоит у края…
