ДЕВОЧКА В ЧЁРНОМ
ДЕВОЧКА В ЧЁРНОМ
Я сижу у канала. В воде – перевёрнутый город.
Искажённые формы реальнее, чем наяву.
И дымит папироса. И падают капли за ворот.
И по чёрной воде порыжевшие листья плывут.
На бульваре людская безликая серая лента
Между урн и газонов поспешно и нервно течёт.
Словно очередь в рай. И на входе проверят билеты.
Только касса сегодня закрыта на переучёт.
Люди стали прозрачны – к ним прежнего нет интереса.
Их запросы просты, путь недолог, судьба нелегка.
Недосып, несварение, тромбы, зубные протезы,
Телефоны, дисконтные карты в пустых кошельках…
Чтобы видеть сквозь плоть, нет нужды становиться учёным.
Прикасаться к бесплотному – вот чему надо учить.
И опять из толпы появляется девочка в чёрном.
И садится поближе ко мне. И как прежде, молчит…
Этот демон-хранитель повсюду со мной, как проклятье.
Вопросительно смотрит и острым поводит плечом.
Этот строгий фасон. Эти тонкие ноги под платьем.
Этот белый, с затейливым кружевом воротничок…
Что-то школьное. Что-то из сонного, пыльного детства.
Силюсь важное вспомнить, но помню всё время не то…
Холодает, и надо бы ей потеплее одеться,
Только вряд ли у призраков в моде мужские пальто.
Фонари зажигают, и время подумать о теле –
Дома кончился чай, на исходе запас папирос…
Пять минут посидим – и вернёмся к мирской канители.
«Ну, ответь мне, когда?» – задаю свой привычный вопрос.
Но она, как обычно, ни слова про дату финала…
В небе – пёстрая каша из блещущих звёзд и планет.
Мы сидим на граните. Мы смотрим на воду канала.
В нём качается город… Но нас в отражении нет.
ПОЛСЛОВА
В каком ты интернете раскопала,
Что, мол, поэты умирают стоя?
Помилуй, разве только в этой позе
Внезапно может отказать нутро?
Поэты умирают как попало:
На нарах, под забором с перепоя,
На стульчаке, в сугробе на морозе,
В больнице и под поездом метро.
Ты говоришь: «Поэты пишут кровью».
Да полно, отчего же только этим?
Они извечно чем придётся пишут:
Томатным соком, мелом по доске,
Карандашом, пером, дерьмом коровьим,
Куском стекла, портвейном, кистью, плетью,
Углём, зелёнкой, маркером на крыше
И даже просто пальцем на песке.
Ты также утверждаешь, дескать, с Богом
Поэты говорят… Холодной ночью
За водку и ночлег кому угодно
Поэт готов без мыла в душу влезть.
И рассуждать осмысленно и много
Хоть с Богом, хоть с бухим чернорабочим,
О том, как мы теряем волю, годы,
Сознание, и страх, и ум, и честь,
И совесть. И в томлении убогом
Надежды топим… Но согласен, впрочем –
Пускай они беспутны от природы,
Полслова Бога и в поэтах есть.
ПРИВЫЧКА
Мы сидели на кухне. Мы что-то пили,
Рассуждая о серой житейской пыли,
О планиде, о том, что никто не вечен.
И пока за окошком сгущался вечер,
Он средь кухонной тьмы сожалел беззвучно,
Что от долгой зимы беспредельно скучно,
Что устал. Что не в силах глядеть на лица.
Что уже непонятно, к чему стремиться,
Что прошли времена восхищенья миром,
Что хотелось вина, а сидим с кефиром,
Что напрасно нам пели про честь и совесть,
Что отсутствие цели давно не новость,
Что неважно, с копытами, или с нимбом,
Потому что каким бы ты нынче ни был –
Преподобным отцом или желчным троллем –
В этой жизни лицо не играет роли.
Потому что молва – баловство пустое,
И любые слова ничего не стоят,
А за деньги в святые идут бандиты…».
Я на это ему отвечал: «Иди ты,
Дурака не валяй. Мир устроен просто:
Под ногами земля, на ладони просо.
О судьбе не стенай, не вини погоду –
Посади семена и получишь всходы.
Будь собой. Не старайся казаться лучше.
Не завидуй врагам, болтунов не слушай.
Не теряй направления в быте буден.
Просто делай что должен, и будь что будет».
Он кивнул благодарно: «Пора прощаться.
За беседу спасибо. Желаю счастья!
Вы мне просто сегодня глаза открыли».
С табуретки поднялся, расправил крылья
И исчез – только перья и пух повсюду.
И тогда я подумал, убрав посуду:
«Что же это за жизнь из дерьма и стали,
Если даже у ангела нервы сдали?».
И негромко сказал, набивая трубку:
«Ангелёнок ещё. Тонкокожий, хрупкий».
Но в итоге решил, зажигая спичку:
«Приживётся. Великая вещь – привычка».
