Ночь нависла над городом, как чёрная хоругвь, ветер был пропитан запахом горящей полыни. В комнате, где время смирилось с пылью на книгах и трещиной в потолке, они стояли друг против друга — два острова в океане хаоса. Она — с лицом, как отблеск луны в колодце, он — с рукой, сжатой в кулак, будто пытался удержать песок, что сыплется сквозь пальцы.

        — Они придут, — прошептала она, и слова её обернулись серебряной паутиной, застывшей в воздухе. Он знал, кто «они». Тени за порогом, шелестящие газетами запретов, чавкающие пошлостью у подъездов. Ненавидящие тишину двух сердец, бьющихся в унисон. Ломающие крылья ангелам, осмелившимся спуститься в грязь этого мира.

        — Пусть приходят, — ответил он, хотя голос дрожал, как пламя свечи перед сквозняком. — Любовь — не фонарь, чтобы гасить её дуновением. Она — пожар, что начался в раю, когда первый взгляд встретил ответный.

        А тени всё лезли в окна, царапали стёкла ногтями-шипами, втягивая за собой чёрные платки забвения. Но вдруг комната вспыхнула. Откуда-то из щелей, из трещин в паркете, из потёртых корешков книг на полке вырвались искры, внезапный вихрь вырвал страницы из календаря, поднял в воздух обрывки писем с клятвами «навсегда», билетов в кино, засохших роз. И посреди этого бумажного вальса они вдруг рассмеялись — горько, безумно. Любовь — та ещё алхимик: из пепла сомнений куёт щиты, из поцелуев — мечи. Что может убить то, что уже пережило смерть в тысячах разочарований, в сотнях «прощай»?

        К утру туман рассеялся. Солнце, розовое и наглое, выкатилось из-за крыш, слизывая остатки ночи языком из янтарных лучей. А соседи долго ковыряли скребками странные узоры на двери — будто кто-то выжег там четырёхкрылую фигуру, обнявшую пламя.