В кинотеатре повторного фильма стена в штукатуровых струпьях.

Но по субботам там катят счастливую жизнь. На стульях —

что были строены рядно нарядными рядовыми,

а нынче, подобно пленным, биты и строй давно сбили —

сидят старики и старухи, обряженные в обноски

с плеча детей. Чаще — внуков: дико, броско.

 

А, впрочем, вернёмся к фильму. Что там дают сегодня?

 

Смотрят десятко-стекольно на мир гротесково-заманчивый

поседевшие, покруглевшие до неразличимости девочки-мальчики.

А в окулярах — свои экранчики.

 

Память вылизывает закутки, как Нюрина швабра углы фойе.

Память катит другое кино, перекрывая экранное.

 

Вот мчит колесо от коляски, купленной на барахолке.

И ядрёным словцом скрипнул дед в Пингвин-Пицбург бейсболке.

Первенца первый зуб... Чей-то вздох: "Заходился до сини".

Всхлипнула в кружеве тень: "Моего убили".

"Господи, сохрани! — шепчет старая в палантине. —

Всех внучков-сыновей. Пусть до срока никто не сгинет".

 

В кинотеатрах повторного фильма

"смешные" репертуары.

Смотрят кино старики.

Прячутся.

Для новостей они

стали стары.