Потом. Тогда. И раньше
Потом:
пространство разменяв, как на иконе,
мир рушится в меня, коль я бездонен,
над безднами наводятся мосты
сияющей архангеловой ратью,
и так моё страдание некстати,
что я стихаю голосом пустым…
Тогда:
идёт конвой, мешая с грязью снег.
я твой не твой небожий человек.
я тлен и прах, распятый на снегу.
я плен и страх: лежу и ни гу-гу.
я освящён тюрьмою и сумой.
я посвящён тебе, тридцать седьмой.
прибит судьбой к кондовому стиху.
тупая боль шевелится в паху.
я был из тех, что искренне тупят.
отставить смех: я всё-таки распят.
и нет волхвов простор снегов месить.
и мёртвых слов уже не воскресить.
И раньше:
Пустыня внемлет. Всё туман. Тамань.
Былое душит, словно пса ошейник.
На полуноте обрывается роман,
грозивший затопить воображенье.
И звук плывёт, неумолим и вящ,
и вечность разлетается по-птичьи.
Выходит некто: ментик или плащ,
поэт или прозаик – безразлично,
поскольку словом горьким распинал
всё, что в душе выращивал сначала…
А дальше наступает тишина,
чтоб в ней уже ничто не прозвучало.
