В десятилетнем возрасте в сказки не верят, но мне учительница по русскому виделась ярым представителем нечистой силы. Ведьма, кикимора, баба Яга — подходило все. Ей было около семидесяти. Невысокого роста, сутулая, с иссиня-черными волосами, Мария Георгиевна ходила немного боком и говорила вкрадчиво, порою срываясь на визг.

Склонение существительных. Тема легкая, лес рук, только я вжимаюсь в парту. Правило отлетает от зубов, но выйти к доске? Нет! Горящие глаза, будто из черепа, который дала с собой Василисе баба Яга, останавливаются на мне.

— Рыдникова!

На ватных ногах бреду к доске, дрожащими руками сжимаю мелок. Под гнетом немигающего желтого глаза царапаю задание. С каждой строкой буквы становятся все мельче.

Наклоняется надо мной и свистящим шепотом спрашивает:

— Боишься меня, да?

Ужас парализовал, слова присохли к гортани. Она знает о моем страхе! Доска поплыла перед глазами, реальность растворилась, и я уже в теле мальчишки из сказки про пряничный домик. Вот сейчас старуха пощупает мой пальчик на предмет упитанности и решит, можно ли меня зажарить на обед. Не выдерживаю.

— Я несъедобная!

Класс хохочет, Мария Георгиевна смотрит с недоумением. Отправляет на место, забыв поставить отметку.

Я взрослела, страх таял. Лет в четырнадцать даже пошла с двумя одноклассницами к Марии Георгиевне домой по поручению классного руководителя.

— Основной предметник болеет, а вы даже не навестите, — упрекнула она. — Помните о приличиях!

Мы постарались не осрамиться. Нацепили улыбки, купили торт, тайно надеясь отведать по кусочку. Только в доме учительницы гостеприимством не пахло, зато витал запах свежесваренного борща, приправленного чесноком. Чесноком также разило от хозяйки. Мы чинно посидели пять минут, справились о здоровье и убрались восвояси.

В этот момент я сообразила, что нечисть чеснок не употребляет, а шарахается от нее! Значит, Мария Георгиевна— обычный человек.

Бояться старую женщину я перестала. Но почерк до сих пор очень мелкий.