Часы тщательно отсчитывали минуты.

Тщательно и громко, почти в такт шагам.

По три тика на шаг.

«Тик» - нога отрывается от пола, «тааак» - двигается вперёд, «так!» - опускается на пол.

Всё в строгом ритме, с небольшим замиранием на подъёме.

 

Казалось, достаточно убавить или ускорить шаг, и обязательно что-то случится. Высокие дверки часов со скрипом распахнутся, сияющий диск маятника замрёт в поднятом положении, как нога на полушаге, и под звон цепей, держащих тяжеленые зеркальные гири из корпуса часов, выйдет что-то.

Кто-то.

Тот, кому не надо выходить.

И предотвратить это может только четкий ритм, отсчитывающий секунду за секундой.

 

«Тик-тааак-так, тик-тааак-так, тик-тааак...»

 

Путь к ведру с удобствами на крытой веранде в темноте казался бесконечным. Зажечь фитиль лампы могла только нянька - «Детям спички не игрушка», но будить её не хотелось. Казалось, что её периодический храп - это часть ритмического звукового ритуала этой лунной ночи. Который лучше не нарушать.

Ни под каким предлогом.

 

Поэтому двигаться приходилось почти на ощупь, всматриваясь вытаращенными глазами в тёмные углы громадных комнат. Ноги путались в уложенных дорожках, норовили промахнуться, наступить на отсвечивающий лунным светом скользкий паркет и подвести.

 

Обратный путь, после окончания общения с удобствами, казался ещё более опасным. Создавалось впечатление, что в каждом тёмном углу притаилось то, что должно поджидать маленьких детей в ночной тьме. И обязательно на обратном пути.

 

Стоило войти из кухни в столовую и приблизиться к часам, стараясь обойти их как можно дальше, не покидая при этом предохранительную зону дорожки, и при этом не смотреть на почти открывающуюся дверцу, как они ожили.

По всему дому разнесся звенящий оглушительный удар –

 

«Боммммммм...»

 

Ноги предательски сами рванули вперёд.

И тут-же запутались в длинной ночнушке.

Лица с многочисленных картин на стенах укоризненно взглянули на виновника. В их взглядах сквозило опасение. Даже большой натюрморт выкатил свои громадные янтарные виноградины, а осёл святой блудницы с опаской прижал уши к спине.

 

Ритм шагов нарушился, сбился, отсчёт минут захлебнулся в следующем оглушительном ударе -

 

«Боммммммм...»

 

Мыча сквозь стиснутые от ужаса зубы и ещё больше страшась заорать, забыв про дорожки и паркет, не чувствуя ног тело рванулось в направлении спальни.

Затылком ощущая, как часы взводят свой механизм для следующего удара.

Третьего!

Последнего и рокового.

 

Только бы успеть!

 

Вот уже впереди, сразу за дверным проёмом, перед которым притаилась магнитола под ажурной вышивной салфеткой, за прикрывающей дверной косяк полоской плотной ткани, на расстоянии нескольких шагов, белеет увенчанная высокой периной кровать на тонких блестящих ножках из серебристого металла. И между ними непроглядный зев черной пустоты подкроватья.

Прыжок совпал с началом последнего удара часов.

Руки крепко схватились за белую накрахмаленную ткань, грудь ощутила податливую пушистость перины, а ноги...

Ноги ушли в пустоту.

В зияющую пустоту подкроватья.

Ушли, не встретив опоры.

Увлекая по инерции за собой всё тело.

Руки соскользнули с кровати, сжимая край громадной подушки, которая поддалась, сдвинулась к падающему в бездонный подкроватный провал маленькому тельцу. В самый последний момент подушка вырвалась всем своим весом из маленьких пальчиков и шлёпнулась на отражающий лунный свет паркет у кровати.

 

У пустой кровати...

 

«Боммммммм...» - по комнатам эхом пронесся третий удар часов.