Тропинка сбегала к речке Ире по берегу, поросшему ивами и муравой. Роса ещё не высохла, тут и там в траве сверкали капли – если присмотреться, в каждой – маленькое солнце. На все лады пели птицы, и казалось, что это звучат солнышки в росинках.

Арина спустилась к самой воде, присела в тени старой ивы на камень, похожий на большую ладонь, опустила в воду усталые ноги. Она вышла затемно, восемь вёрст одолела без отдыха полями и перелесками. Шла, торопилась, иногда почти бежала – а зачем?

Арина глубоко вздохнула: да, давно ей было муторно от своей неприкаянности, от того, что места и дела по душе не находилось. Вот и приснилось, что зовёт её кто-то прийти поутру на Иру – снились почему-то белые крылья, васильки на светлом холсте, голубой самоцвет, пронизанный светом. Девушка усмехнулась: дивный сон, но то был лишь сон.

И вот пошла же! Ноги сами несли, неведомая сила наполнила её и толкалась внутри: вперёд, вперёд.

Пришла... Вот речка Ира, вот столетняя ива, вот камень, вон тростники, вон копнушки сена на том берегу. И что дальше?

А хорошо здесь! Вода прозрачно-зеленоватая, дно песчаное, маленькие рыбки шныряют вперегонки с солнечными бликами. Пахнет кувшинками и чабрецом... Неторопливые струи журчат вокруг каменистых островков, воздух будто дрожит-слоится – то ли марево, то ли звон... Ветки склонились, шепчут что-то, полощут в воде стрельчатые листья...То ли явь, то ли дрёма...

 

"Любый мой Ратимир, свет очей моих! Как же мне расстаться с тобой? Как слезами не размыть путь-дорожку твою, как силушку твою не умалить, на битву провожая? – причитала Ирина, припав к мужниной кольчуге. – Ой, не спеши алеть, окоём на востоке, не бей копытами верный Каурка, дайте ещё времечка с утиный носочек в мужниных руках понежиться перед долгой разлукой!"

Солёными поцелуями осыпала Ирина лицо Ратимира, отступила, поклонилась до земли. Сверкнуло в её руках литое серебро. "Прими, любый муж, мой напутный оберег, – поднялась на цыпочки, надела воину на шею фигурку альбы-лебеди на звонкой цепи. Аквамариновыми искрами сверкнули глаза лебедя, обережной любовью – полные слёз глаза жены: "Да будет добра судьба к ратнику в правом бою! Да обережёт его альба-лебедь от злобы вражьей, от стрел да копий вострых, от мечей суровых, палиц погибельных!" Вынес конь Ратимира со двора, а в ушах ещё звучал-журчал любимый голос, сердечное напутствие...

На Диком поле пылала ярая битва русов с татарами, звенела сталью, свистела стрелами, гремела боевыми криками, хрипела стонами умирающих. Когда натянул лук раскосый нукер, целясь в Ратимира, метко пущенная стрела чудом не вонзилась в молодецкую грудь, лишь черкнула по серебру оберега, брызнули синие искры, горячо на сердце стало Ратимиру: "Благодарю тебя, душа моя Ирина. Отвёл погибель оберег, тобою намоленный."

Жестокая была сеча, татар тьма тьмущая окружила русское войско, силы были неравны. Сбил вражий меч шелом с головы Ратимира, оглушил-ранил воина. Не помнил он, как в плену у поганых оказался. Помутилось в глазах и в мыслях Ратимира, жаркой кровью затуманилась его сила-волюшка. Только слышит, будто назойливую муху, уговоры прислужника ханского: мол, коли согласишься стать проводником по русским лесам, не тронем села и дома твоего, щедро золотом вознаградим. Не помнит Ратимир, как согласился, приговаривая: "Села моего и дома моего не трогайте"... Затуманился, чернью подёрнулся заветный оберег, угасли аквамарины.

А Ирина о ту пору воду доставала из колодца. Вдруг закружилась-закипела в бадье вода, полоснуло по сердцу огненной болью – увидала жена, как муж ворога по родной земле ведёт. Затопило ей душу тоской-кручиной, жаром-стыдом, беспокойной заботой охватило. Как ворога остановить? Как заслонить родную землю от поругания?

Пришла Ирина к лесной опушке, обняла берёзку любимую, залилась слезами. Дни и ночи плакала-горевала... да и исчезла. А на том месте река разлилась, широкая да глубокая, с берегами крутыми и топями непроходимыми. Реку ту Ирой назвали. Стала она от вражьей силы заслоном...

 

Плеснула вода. Арина вздрогнула, очнулась. Задремала она, что ли? В ушах звучало: стала заслоном... заслоном...

Прямо перед ней на прозрачных речных волнах качалась птица-лебедь. Она была большая и такая белоснежная, что казалось, будто она светится. Лебедь раскрыла крылья, белые перья покрыла солнечная позолота. Синими искрами блеснули глаза дивной птицы.

"Знаешь, кто я?" – услышала Ирина голос внутри себя и в ту же минуту почему-то поняла, кто. И ответила: "Знаю. Здравствуй, Лада-матушка". В одно мгновение на месте лебедя появилась богиня в человечьем обличии: по-девичьи тонкая и стройная, синеглазая, с белокурой косой ниже пояса, в белом холщовом платье, расшитом васильками. Арина вспомнила недавно умершую маму: Лада смотрела так же светло, так же ласково улыбалась.

"Я знавала ещё твою прапрабабку, это её камень в ожерелье твоём?"

"Бабушка Руна? – удивилась Арина, – да, есть в семье такое предание. Мама говорила, что от матери к дочери камень передаётся. Теперь я ношу его".

"С тем камнем получил ваш род тогда особый дар от меня – словом нести свет в этот мир, заслонять его от мрака и кривды".

"Заслон..." - Арина начинала понимать.

"Да. Заслон – ведь не только стены да заборы, границы да оружие. Заслон от темени в душах да в головах нужен. Слово – великая сила. Вот ты не знала, почему река ваша Ирой называется? А теперь это древнее предание тебе ведомо. В твоих силах из уст в уста передать людям знание это: о силах обережных, о верности земле родной, о единении с матушкой-природой... Вот и будет заслон в сердцах да умах. Словом добро творится..."

 

Словом добро... Словом... Видение таяло, голос Лады сливался с журчанием воды, затихал...

Арина смотрела на реку. Река, речка, речь... Ира казалась ей серебристо-голубой ниточкой – связью времён. Ниточкой, которая крепко держит.