1.

Тени от люстры, устроившиеся уютно на потолке, напоминают разных животных. Белочки, зайчики, лошадки, лисички, волки водят хоровод и слегка покачиваются непонятно по какой причине – окно плотно закрыто.

Светка лежит на белом пушистом ковре и смотрит на тени. Она ждёт: что-то вот-вот должно случиться. Да что уже может быть хуже? Если её не выпускают из комнаты.

Сидишь сказочной царевной в высоком тереме и ждёшь, пока царь-батюшка сменит гнев на милость. Он же самый благородный, самый правильный, самый серьёзный. И дочка у него должна быть такая же. Ей нельзя путаться со всякими.

Женишок-то какой! Волосы чёрные ниже плеч, весь цепями обвешенный, и на груди кресты с черепами. Одним словом — демон. Рядом с ним она вся белая, в мягком свитере и с газовым шарфом вокруг шеи. Одним словом...

Звери-тени на потолке начинают кивать Светкиным мыслям. Они, как Город, осуждают за неправильные чувства, вот-вот спрыгнут с потолка и покусают её собственную тень.

— Уйдите! — она резко переворачивается на живот и утыкается носом в ковёр. Короткий стук в стекло заставляет её поднять голову. По ту сторону рамы сидит крупный ворон и взмахивает крыльями.

Светка мгновенно подскакивает и пытается открыть окно. Аккуратный ровный ноготь ломается, а рама не поддаётся. Ворон кричит и снова ударяет клювом в стекло.

— Подожди, я сейчас! — Светка приставляет ладонь к стеклу. Видит, что за спиной у ворона чёрная городская ночь, обречённая на этот мрак разбитыми фонарями, срезанными проводами, тихими окнами, за каждым из которых прячется кто-то такой же беспомощный, как и она.

— Ну и ладно!

Надо успеть до того, как отец услышит звон в её комнате и прибежит на шум. Светка хватает со стола тяжёлую лампу, не замечая, как вздрагивают тени зверей на потолке за её спиной, и бьёт ею в стекло.

Ворон тут же отлетает в темноту ночи. Она ищет его глазами, вытаскивает из рамы осколки и бросает их на пол, чудом не обрезая руки.

— Света, что там у тебя? — строгий голос за дверью раздаётся быстрее, чем она ожидает. Так, не отвлекаться, забраться на подоконник и прыгнуть вниз. А там уже будь, что будет.

Щёлкает замок. В комнату проходит седой мужчина, прямой, как натянутая струна. Таким бывают только военные и профессора. Отодвинув домашней тапочкой кусок стекла, он подходит к окну и смотрит вслед удаляющемуся в темноту белому пятну.

— Дура-дура, — мужчина тяжело вздыхает.

2.

Лебедь взмахивает тяжёлыми крыльями и поднимается над Городом. Отсюда сверху он не кажется чудовищем с тысячами языков, каждый из которых повторяет: «Так нельзя! Такнельзятакнельзя…» Ворон летит следом, будто боится погони, будто он может закрыть лебедь своими чёрными крыльями от выстрелов-взглядов, отпущенных ей вслед из окна. Напрасно, отец летать не умеет, да и из вида они уже давно скрылись.

Ель раскалывает город надвое своими быстрыми водами. Всё, что за Елью это спальные районы: низкие домики, каждый из которых выкрашен в свой цвет, и серые многоэтажки. Хозяева домиков соревновались в яркости, хозяевам квартир не в чем соревноваться. Снаружи всё одинаковое, а изнутри не покажешь. В гости друг к другу в Городе не ходят. Но откуда-то знают, что делается в каждой из этих квартир, в каждом доме, в каждой семье.

Она касается речной воды сначала крылом, затем садится на неё, следя, как ворон подлетает к берегу. Уже не ворон, а молодой человек касается ногами земли и оборачивается.

Светка стоит в воде, как была босиком, в розовом домашнем халатике.

— Ты в порядке? — он подходит к ней и обнимает за плечи. Его ноги на берегу, её — по щиколотку в воде.

— Я дура... Серёжа, я такая дура! — уткнувшись в его плечо, она вздрагивает, будто вот-вот расплачется.

— Подожди, подожди, — он выводит её на берег и усаживает рядом с собой на траву. — Что ты могла сделать?

— Переждать. Он же не держал бы меня вечно в клетке. Мне теперь так страшно возвращаться.

— Зачем ты собираешься возвращаться?

— Так если я не вернусь, он меня всё равно найдёт. В Городе не спрячешься. А он... Он сам — Город.

— Света, — он смотрит на неё серьёзно. — Нам нужно расстаться.

— Значит, ты вот так просто сдался, да? — она толкает его в плечо. – Значит, зря всё это. А ты говорил, что нужно бороться. Что мы, молодые, изменим их, что это нам жить в Городе, когда они состарятся и уйдут в лес.

— Света, ты же сама сдаёшься, возвращаясь к нему. Давай сами улети в лес. Ты только подумай, там же не надо притворяться.

— Мы в лесу быстро перестанем быть людьми, и ты меня забудешь, – Светка знает, что она-то его не забудет точно.

Сергей тяжело вздыхает.

— Эх, царевна-царевна. На тебе же живого места не будет, если ты вернёшься. Я тебя не пущу!

— Что? – Светка замирает и тут же дёргается. – Ты, как он! Ты…

Сергей прижимает её к груди.

— Хорошо, что делать будем?

— Я хотела сегодня быть с тобой, и я показала отцу, что запретные двери меня не остановят. Утром я вернусь. Да, он будет меня бить, но я потерплю, Серёжа. Я потерплю.

— Я не люблю чувствовать себя беспомощным. И я не хочу, чтобы ты из-за меня страдала.

— Это не из-за тебя. Он мне всё запрещает. Ты только прилетай ко мне под окно. Если тебя не будет рядом, я не справлюсь.

— Я буду рядом. И мне бы хотелось сделать для тебя больше. А сейчас, иди ко мне...

3.

— Пороть бесполезно? — чашечка кофе опускается на белоснежное блюдце. Отец смотрит на неё так, что Светка почти чувствует на своей спине его кожаный ремень. — Подойди.

Светка подходит так легко, будто вовсе не касается ковра.

— Пороть бесполезно. Запирать бесполезно. Я твоя дочь, ты должен понимать, что я умру, но отвоюю свободу, — она вскидывает голову.

— Деточка, поменьше пафосных фраз и заломанных рук. Ведёшь себя, как подросток. Я очень устал за сегодняшнюю ночь, чтобы слушать эти вопли о смерти. Кстати, стекло в комнате будешь вставлять на свою стипендию, мастеров тоже сама найдёшь. Поняла?

— Найду, – она опускает глаза в пол. Отец говорит так, будто ей должно быть стыдно. Стыдиться ей вроде бы и нечего, а всё равно взгляда поднять не получается.

Отец буднично отпивает из чашки. Он тянет паузу. За это время Светка выдержит сотню его мысленных ударов, тысячи унизительных слов. Она увидит, как тени животных на её потолке загоняют в своём хороводе тень птицы. И тени её острых, как ножи, перьев упадут на белоснежный пушистый ковёр.

— Что ж... Люби своего ворона. Я не буду тебе мешать.

4.

Ничего не ответив, Светка выходит из комнаты. Она победила самого сильного человека в Городе. Она победит и Город.

Отправив Сергею сообщение, что её отпустили, что всё хорошо, что они теперь могут не скрываться, она захлопывает за собой входную дверь. Захотелось пройтись по улицам, заглянуть в парки, посмотреть в лица прохожих. Над домом крутится флюгер — мужчина на коне с луком и стрелой. Вдруг флюгер замирает — стрела направлена в сторону леса. Но Светка хочет сегодня в Город. Присев на лавочку в центре, она, наконец, выдыхает, почувствовав себя свободной.

— А моя-то, моя!.. — обрывок разговора двух женщин, курящих неподалёку. – Знаешь, что удумала? Говорит, я нарочно тебе в подоле принесу. Тогда, мол, ничего ты мне не сделаешь и видеться нам не запретишь.

– А ты что?

– А я ей, мол, приноси-приноси. Хочешь, чтобы дитё одно без отца росло. Он-то какой! Весь в белом и машина у него белая, и костюм с иголочки. Но этой дуре разве докажешь, что не нашего он круга, что у него таких ворон-голодранок будет ещё тысяча.