I

За пеленою капельно-седой

Мне снова снится дышащий водой

Прозрачный город и шершавость камня,

Река — всё та, что в детстве, но темней,

Двойные жабры Клодтовых коней

И память, что поныне велика мне:

Ни я, ни этот город не дорос

До очищенья, до весенних гроз,

До радости, до солнца, до апреля.

И осень растворяется во мне,

И тишина колышется на дне,

И тень дрожит на водной акварели.

 

II

Ночь уходит. И гремит по крышам

Бесконечный петербургский дождь.

Новый день — прозрачен и не слышен,

Тишины — не помнишь и не ждёшь.

Будто небо палками колотит

По листам, и сонный старый дом,

Окнами смотря во двор-колодец,

Гулко откликается. С трудом

Дышит смерть, скрываемая жизнью —

Вечно всё равняющая смерть,

Что могла бы отступить, держись мы

Своего. Но жизни не посметь

Отклониться от привычной формы,

Изменив хоть что-нибудь… Челнок

Медленной судьбы снуёт проворно.

Человек — извечно одинок…

Что ж, из всех страстей я выбрал слово,

И, совсем не веря в Третий Рим,

Проживаю близ моста Тучкова,

Возле двух святых Екатерин. *

И, ходя по улицам беззвучно,

Я вдыхаю в эти злые дни

Воздух, что недвижен и тягуч, но

Петербургской вечности сродни.

 

*) Церквей, посвящённых святой Екатерине, в округе даже три: две православных, одна лютеранская. Та, что поодаль, в Академии Художеств, не учтена, хотя написать «трёх» вроде бы и можно было. Чем вызвано такое локальное скопление Екатерин в восточной части Васильевского острова, даже не знаю.