Треугольники-люди
Ты не слышал про винкель? Давай расскажу.
Треугольников семь нарисуй и раскрась
цветом мнимых грехов. Я тебе разжую
ипостась полосатой потрёпанной робы
перепачканной пеплом потухших печей,
запечатанной болью остроугольной…
Эй, коммунист, бибельфоршер, еврей,
гей, цыган, эмигрант и убийца?!
Лиц не вижу.
Скажите, где лица?
Вместо лиц – винкеля.
Вместо имени –
номера на предплечье.
И робеет земля под босыми ногами
Равнобедренных треугольников человечьих.
Ни дождинки по катетам высохших скул –
дождевым облакам отдана привилегия на тоску –
омывают слова о свободе на старых чугунных воротах.
Только смерть осчастливит кого-то,
дав коснуться высоковольтной колючей ладони.
Невезучим – приклады, и каменоломни,
И последний полёт белым дымом из лагерных труб.
Августовский серафим
Лениво плыл по крышам летний зной,
Распугивала кошка сизарей,
Вылизывал дорожки суховей
И солнце расползалось на заре,
Дав раненому городу покой.
И вроде бы не скажешь, что война:
Сверчки поют, а вызвездило так,
Что звёзды - будто чищеный пятак,
Слепят до боли - пялиться устал
В межактовом затишье канонад...
Растёкся по газете парафин
Причудливым нечитанным пятном.
Жжёт тишина, больная на излом -
За хрупким забинтованным стеклом
Летает августовский серафим.
Считает битых окон пустоту
В расстрелянных измученных домах.
Тяжёлых камуфляжных крыльев взмах. –
Срывает сон. - Как не сойти с ума? -
И не услышать, как тебя сочтут.
Свернувшись эмбрионом на полу,
Не думая о «завтра» и «потом»,
Бубнить шаблонный и простой рингтон
Учётчику, одетому в хитон:
«Не надо. Не сегодня. Не умру».
Срываешься, коверкая мотив,
Спасение найдя в беззвучье сна.
А шестикрылый шепчет имена
Под выстрелы, какого-то рожна,
Твоё случайно имя... пропустив.
