Не выходя из комнаты
Вот всё б ничего, но изрядно достало иканье,
И я до предболья сдавил указательный палец.
Наверно, меж ним, диафрагмой, корой и гортанью
Проходит какой-то чудесный нейронный каналец.
Колышутся шторы, гортензия и паутина,
Кружатся пылинки, гонимые всеми ветрами.
Людовик-одиннадцать с Квентином не Тарантино
Из книги открытой приходят сюда вечерами.
Три дня и три ночи сижу в этом склепе руинном.
Что тут позабыл я? Что здесь мне, казалось бы, надо?
Ведь вон же, с балконом, с ветвями рогов над камином,
Просторно-живое новьё возвышается рядом.
Мне надо! Недаром его уберёг я от слома!
Слепое, неясное что-то сюда меня тянет...
И лишь открываются двери знакомого дома -
Сошедшее прошлое будит уснувшую память:
Вот виды видавший столовый буфет из массива -
Ручной изготовки вещица от верху до низу -
Он выполнен плавно, искусно, легко и красиво.
В нём бабушка, будучи юной, хранила сервизы.
Вот письменный стол - нескладное дитя лихолетий.
За ним я под лампой зелёною делал уроки.
Здесь были прочитаны лучшие книги на свете
И были написаны самые светлые строки.
Большая кровать, что сработана честно и прочно,
Всё так же мягка и уютна. А было когда-то:
На ней приснопамятной зимней метелистой ночью
Принцесса под пенье пружин оказалась зачатой.
На застланной бархатом крышке резного комода
Громадится стопками мёртвая видеотека,
А рядом - божок восемьсот предпоследнего года
И фотоальбом середины двадцатого века...
Мой маленький дом! Ты и сам - воплощенье былого:
Здесь печка дымит и безбожно скрипят половицы.
Но как объяснить, что ночами мне снова и снова
Лишь в этой обители милое, доброе снится?
Мне дороги тени твои и твои отголоски.
Мой призрачный плен, никогда я тебя не покину!
И завтра же я поменяю скрипучие доски,
И печкой дымящей займусь... И сниму паутину...
