Потому что люблю

В этом городе стало трудно дышать,

Этот город стало трудно любить,

В этом городе хочется умирать

И совсем не хочется жить.

 

Этот город устал от людей и машин,

От бессмысленной, пошлой, пустой суеты,

В нем, огромном, так мало мест для души,

Для поэзии, музыки, красоты.

 

Весь изрезан шоссе, перетянут кольцом,

В ядовитом дыму задыхается он.

А под вечер, будто кокотки лицо,

Ярким гримом его покрывает неон.

 

Магазинов и рынков, вертепов не счесть,

Как нарывов на теле больного чумой.

Все чего-то хотят: кто-то пить, кто-то есть,

Кто продать, кто купить – уж какой тут покой!

 

Лишь под утро он может спокойно вздохнуть,

Откровенным, притихшим, несуетным стать,

Переждать роко-мотоциклетную жуть

И опять вспоминать… вспоминать… вспоминать...

 

Позади как-никак чуть не тысяча лет,

Век за веком взрослея, не шутка прожить.

Каждый год, каждый день, каждый новый рассвет

Помнит город – не может, не хочет забыть.

 

О поросшем лесами холме над рекой,

И о том, кто на нем первый пень корчевал,

Об удачливом князе, что твердой рукой

Непокорный народ вкруг холма собирал.

 

Помнит город, как первый поставили Храм,

И заставу, где первых встречали гостей,

Помнит годы, когда не по дням – по часам –

Становился все краше, богаче, сильней.

 

В чистой глади реки любовался собой,

Набирал высоту и столичную стать,

Чтоб однажды облечься великой судьбой:

Самым русским и в горе, и в радости стать.

 

Помнит город о шумных пирах до утра,

О кулачных боях на истаявшем льду,

О языческих плясках при свете костра,

И о свадебных тройках у всех на виду;

 

О малиновых звонах на вешней заре

И заморских товарах в торговых рядах,

О глазах Богородицы на алтаре

И крыжовнике знатном в боярских садах.

 

Помнит город героев, чьи подвиги чтят

От тогдашней поры до сегодняшних дней,

Мастеров, чьи иконы доныне горят

И становятся лики светлей и светлей…

 

Помнит всё, помнит всех, даже самых простых,

Память – это не только дворцы и князья,

Это судьбы людей, и как много из них

Город рад бы забыть, да не может – нельзя!

 

О запоротых беглых, о горькой нужде,

О разбоях и смутах, о небе в дыму,

О коварных изменах, о лютой вражде

И о пленниках русых в далеком Крыму…

 

Помнит город, как царственный северный брат

Европейский парик нахлобучил на Русь,

Как романы, дуэли, балы до утра

Замутили извечную русскую грусть.

 

Как озлобилась грусть, превратилась в тоску,

А тоска – в нестерпимую, жгучую боль,

Как на шею – петля, а булыжник – к виску,

Начинался последний решительный бой.

 

Как смертельная ненависть ела сердца,

Как врагов в этом вихре сводила любовь,

Как бестрепетно сын восставал на отца,

Как лилась и знаменами делалась кровь.

 

Как в семнадцатом страстном и страшном году

За героями мразь выползала из дыр,

Как в мучительных корчах, в горячке, в бреду

Нарождался иной, удивительный мир.

 

Помнит город, как красной звездой засияв,

Он испуганный мир расколол пополам,

Как легко превращалась утопия в явь,

Жертв, как водится, требуя новым богам…

 

Этот город – герой, в нем особая стать.

Как он страшно, мучительно силы напряг

В сорок первом, когда не сумел его взять

Фанатичный, коварный, безжалостный враг!

 

Будет помнить всегда он декабрьский парад,

Уходящих бестрепетно с площади в бой –

Не былинных героев, безусых ребят,

И его, и страну заслонивших собой.

 

Сколько будет стоять он, не сможет забыть

Самых верных и храбрых своих сыновей,

Не дадут его памяти вечной остыть

Не салюты, а отблески Вечных Огней!

 

. . .

 

Есть, что городу вспомнить за девять веков,

Эту память нельзя не любить, не беречь.

В нем остались следы от татарских оков,

И французская витиеватая речь,

 

И немецкий расчет, и восточная лень,

И Америки юной лихие клише...

Сколько бликов оставили свет свой и тень,

Отозвались в доверчивой русской душе!

 

Этот город другим городам не чета,

Мне бы только гордиться, что я его часть.

Но я вижу, все чаще в знакомых чертах

Появляется пошлая, наглая масть:

 

«Посмотрите, какой я, не хуже других!

Покупайте меня, если денежки есть!»

Покупают, хватают, их много таких,

Кто готов умереть, но к кормушке пролезть.

 

И когда я смотрю на него, не любя,

Взгляд мой сух и, как скальпель, безжалостно остр.

Я хочу убежать, убеждаю себя:

Это вовсе не город, а каменный монстр.

 

И порой далеко и надолго бегу,

Но всегда возвращаюсь, как шут к королю,

Потому что прожить без него не могу,

Потому что люблю… потому что люблю…