«ЗНАЕШЬ ЦАРЯ, ТАК ПСАРЯ ─ НЕ ЖАЛУЙ»: ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПИСЬМАМ С.°ЭФРОНА - 11 ЛАВРОВА Е.Л. СЛОВО О МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ. – ГОРЛОВКА, 2010. – 398 С.

Поскольку от возвратного тифа Эфрон не умер, следовательно, он лечился и через месяц мог и должен был выздороветь. Через месяц-другой он мог вернуться в армию. Но он не вернулся. Видимо, он придумывал благовидные предлоги, чтобы не возвращаться в армию. Формально у Эфрона было на это право. Непонятно только, почему об этом умолчали в своей книге Лобыцин и Дядичев? Дело в том, что когда происходило формирование Добровольческой армии, каждый доброволец « … давал подписку прослужить четыре месяца». Об этом пишет Деникин. Если, как пишут Дядичев и Лобыцин, Эфрон в декабре 1917 года оказался в Новочеркасске, где генерал М.В. Алексеев формировал Добровольческую армию, то к апрелю, как раз к окончанию Первого Кубанского похода («ледяного») четырёхмесячный срок подписки Эфрона истёк. Деникин пишет: «Для многих это был только повод нравственного обоснования своего ухода, для некоторых – действительно мучительный вопрос совести». Был ли это для Эфрона «мучительный вопрос совести» мы увидим далее. Эфрон уехал к Волошину в Коктебель и в армию не возвращался на протяжении полугода. Во Втором Кубанском походе, начавшемся 9-10 июня 1918 года он участия не принял. Кое-какой свет на загадку, что он делал полгода в Коктебеле, проливает сам Эфрон. 26 октября 1918 года он напишет Цветаевой в Москву: «Как я не хотел этого, какие меры против этого не принимал – мне всё же приходится уезжать в Добровольческую Армию. Я ожидал Вас здесь до тех пор, пока это было для меня возможно. Денег не осталось ни копейки. Кроме этого и ждать-то Вас у меня теперь нет причин Троцкий окончательно закрыл границы и никого из Москвы под страхом смертной казни не выпускает. Вернее всего, что Д.А. начнёт движение на Великороссию. Я постараюсь принять в этом движении непосредственное участие - это даст мне возможность увидеть Вас». Эфрон принимал меры, чтобы не возвращаться в армию. Письма Эфрона и его поведение ясно указывают на его нежелание быть в рядах Белой Армии, нежелание принимать дальнейшее участие в военных действиях, а то, что он в них всё-таки оказался и принимал участие, является вынужденной мерой, о чём он сам красноречиво свидетельствует. Одна из причин возвращения в Белую армию – нет денег на пропитание. В армии – прокормят. Слышит ли Цветаева эти интонации? Нет, пока не слышит. Письма из Крыма в Москву не доходят.

Не следует преувеличивать энтузиазм Эфрона и его веру в Белое движение. Не было ни энтузиазма, ни особенной веры. Скорее наоборот. Потом он этому движению отплатит сполна за всё: за тяготы походной жизни, за близость и страх смерти, за то, что события, судьба, обстоятельства неудержимо влекли его туда, куда он не особенно хотел идти. Но он был всегда чрезвычайно податлив и гибок, как «ветви мальмэзонских ив». Цветаева, между тем, гордится тем, что Эфрон в Добровольческой Белой Армии. Она воображает мужа героем, рыцарем-освободителем, Георгием-победоносцем. Она пишет свой «Лебединый стан» гимн Белому движению. Сообщая в письме Эфрону о смерти их дочери , Цветаева утешает мужа: «У нас будет сын, я знаю, что это будет, чудесный героический сын, ибо мы оба герои. О, как я выросла, Сереженька, и как я сейчас достойна Вас!». Героизм Эфрона, не желающего, но вынужденного воевать, под большим вопросом. Героизм Цветаевой, одинокой, голодной, потерявшей младшую дочь, пережившей ужасы революционного времени, не потерявшей присутствия духа, выигравшей схватку со смертью, продолжающей творить – есть подлинный героизм! Цветаева великодушно ставит Эфрона на пьедестал и поклоняется ему. Ирония судьбы! Цветаева за эти годы настолько выросла, что Эфрон больше никогда её не догонит.

3 декабря Эфрон присоединяется к 1-му Офицерскому полку генерала Маркова. Приказ № 221 о зачислении Эфрона в полк, якобы сохранился, как утверждают Дядичев и Лобыцин. Отчего было не опубликовать в книге копию этого документа? После разгрома Белой армии Эфрон оказался в Галлиполи. Кстати, он никогда нигде не упоминает, каким образом он там оказался. Что здесь было скрывать? Дядичеву и Лобыцину это тоже неизвестно: «Как именно попал в Галлиполи С. Эфрон, неизвестно».

Что делал Эфрон в Галлиполи? Чем занимался? Как добывал себе пропитание? Об этом нам почти ничего неизвестно. Он говорил, что занимался французским языком с офицерами. Затем сдал экзамены какой-то комиссии и отбыл в Прагу, где был принят в Карлов университет. В Праге его и найдёт по просьбе Марины Ивановны Илья Эренбург, свободно курсирующий между Россией и Европой. Цветаева с радостью выедет из Советской России. В оставляемой, чуждой ей стране, где она страдала от несвободы, голода, холода и одиночества ей всё ненавистно.

Цветаева едет за границу не только потому, что ей ненавистен установившийся в России режим большевиков, но ещё и потому, что уверена: без неё Эфрон зачахнет - "просто от неумения жить". Цветаева ошибалась. Эфрон и не думал чахнуть, живя вдалеке от неё четыре года. Прекрасно приспособился. Учился, имел маленькую комнатку в общежитии, получал стипендию. Встреча мужа, жены и дочери состоялась в Берлине.

Между Москвой (сёстры) и Прагой налаживается связь – летят письма. Надо полагать, что Эфрон счастлив, соединившись с семьёй и связавшись с сёстрами, особенно с Е.Я. Эфрон. Правда, в этой бочке мёда есть ложка дёгтя. Цветаева в Берлине, ожидая приезда мужа из Праги, успела влюбиться в издателя А. Вишняка (Геликона). Эфрон, конечно, обижен. Какие чудесные письма, полные любви писали они, когда нашли друг друга. Но Эфрон, видимо, подзабыл, что женат не на обычной женщине, а на гениальном поэте. Он женат даже не на поэте, а на самой поэтической стихии! Ибо Цветаева, как я уже сказала – это стихия! Эфрону неведомо, что поэтическая гениальность каким-то таинственным образом зависит от стихии любви, когда душа поэта кипит и волнуется в восхищении от очередного предмета своего обожания. Чтобы появились стихи, прежде, чем появятся стихи, поэт непременно должен пережить острое, бурное волнение души, кипение страстей. Без этого стихи о любви не родятся. Чем выше накал страстей, тем больше вероятности появления стихов. В любовном переживании для поэта важна только первая, романтическая стадия. Именно она даёт ту восхитительную экзальтацию, тот подъём душевных и творческих сил, который длится недолго, но столь плодотворен. Считать, что Цветаева ложилась в постель со всеми, кого любила и кем восхищалась (недолго) может только законченный пошляк и циник. Поэты-мужчины, более склонные, чем поэты-женщины к физическому обладанию теми, кого любят, знают, что удовлетворение страсти ведёт к быстрому охлаждению чувств. Цветаева ценила в любви только её первый, романтический этап. Остальные этапы в её глазах ценности не имели, как неплодотворные, и, следовательно, не нужные для творчества. Цветаева всегда говорила, что её любил бы Платон. Глубоко привязана Цветаева была только к Эфрону, как к мужу. От него она зачинала детей. Но, увы, романтический этап их любви был далеко позади и никогда более не возвращался. Эфрон Цветаевой был нужен для жизни, для рождения детей. Те, кого она пылко и недолго обожала - для рождения поэзии. Так устроен поэт. Сделать с этим ничего нельзя. Изменить этого нельзя. Вот почему поэт - стихия. Если принудить поэта быть, как все, поток стихов остановится. Поэт умрёт. Человек останется жив. Но поэт, которого принудили быть только человеком, никогда более не будет счастлив, как он мог быть в экстатические минуты творчества. Смысл существования поэта творить. Если искусственно лишить его этого смысла, то и человек недолго протянет, ибо находить смысл существования только в тех простых радостях, которыми довольствуется подавляющая часть человечества, нет для поэта удовлетворения. Разве только он не начнёт писать прозу. Но проза не есть адекватная замена поэзии.

Ничего этого Эфрон не знает, потому что сам никогда этого экстатического творческого состояния не переживал. Тем, кто укажет на «Детство» Эфрона скажу, прозаик создан из другого теста. При создании прозы действуют иные законы. Эфрон видит перед собою стихию, переживает, удивляется, обижается, недоумевает, но в одном ему не откажешь - он интуитивно угадывает, что иной, как все остальные женщины, Цветаева быть не может. Вне кипения страстей в её душе она немыслима!

Обиженный Эфрон уезжает назад в Прагу. Цветаева и не подумает следовать за ним. В Берлине у неё не только увлечение, но и дела: надо издать сборники стихотворений. Спустя несколько недель она выедет в Прагу. Семья воссоединяется. Но соединение это скорее формальное, чем духовное. Пока, правда, это мало заметно. Но трещина есть, и трещина свежая. Эфрон, будучи в Добровольческой армии, вёл дневники, которые намерен использовать. Часть из них пропала. Оставшаяся часть наводит его на мысль написать книгу о Добровольчестве. Елизавета Яковлевна издалека поощряет брата: «Мне говорили, что ты пишешь и пишешь хорошо. Очень сдержанно и сильно. Мне очень интересно, гораздо больше чем интересно конечно. Я очень верю в тебя. У нас за это время в литературе ничего яркого». Это вера любящего человека. В советской литературе ничего яркого, а вот Эфрон напишет о Добровольчестве и сразу появится яркое стоящее произведение! Это письмо Е.Я.°Эфрон, написанное я январе 1923 года полно любви и размышлений о природе этой любви: «Кажется к тебе любовь к Коту, к Пете, к Глебу, к папе с мамой, ко всему меня объединилась прошлому, такому горячему любовью». В конце письма Е.Я.°Эфрон объясняет, почему пошла в актрисы: от голода. Это была единственная профессия, которая оплачивалась лучше других. Кроме того, сестра сообщает брату, что с его женой их пути разошлись навеки. В мае 1923 году Эфрон пишет Волошину, что готовится к докторскому экзамену. Нет, это не докторская степень, как это мы теперь понимаем. Это дипломная работа, которую Эфрон должен написать, чтобы получить диплом и выйти из университета специалистом. Никакого энтузиазма его дипломная работа в нём не вызывает. Чем дальше, тем больше он охладевает к ней. Он пишет сестре, что он не человек науки. Осенью 1914 года дипломная работа всё ещё не написана. Эфрон до такой степени охладел к ней, что пишет Е.Я. Эфрон, что может быть придётся бросить эту затею защиту дипломной работы, ибо надо искать заработок. Эфрона не огорчает, что дипломная работа так и не окажется написанной. Не всё ли равно, будет он доктором или не-доктором! В письме Эфрона к сестре проскакивает любопытная фраза. Любопытная потому. Что принадлежит не ему, а его жене: «Аля с каждым днём все более и более опрощается. Как снег от западного солнца растаяла её необыкновенность». Как будто сговорившись, родители в один день пишут об Але одно и то же: «Аля растёт, пустеет и простеет», это уже Цветаева. У необыкновенного человека т.е. поэта, дети должны быть необыкновенными. Таково мнение Цветаевой. Аля-ребёнок – гордость и радость Марины Ивановны, потому что это ребёнок-вундеркинд. Как этот ребёнок рассуждает! Как ведёт дневник! Какие пишет письма! Цветаева когда-то написала в стихотворении, посвящённом Але, что дочь будет лучше своей матери писать стихи. Но с течением времени обнаруживается, что Аля – другая, что Аля пошла не в породу Цветаевых, а в породу Эфронов, что Аля теряет свой дар писать и рассуждать, как взрослый человек. Обнаруживается, что Алю влекут обычные развлечения обычных детей её возраста. Цветаеву это раздражает. Цветаева максималистка. Её ребёнок должен блистать талантами. Её ребёнок должен наследовать талант матери.

Эфрон скоро переменит своё мнение об Але. Он присмотрится и обнаружит, что его дочь чем-то напоминает ему его сестёр. Он обнаружит, что Аля это девочка с золотым сердцем, что она прекрасно пишет, что она прекрасно рисует. Единственно, что огорчает отца, так это то, что Алю не тянет ни к тетради, ни к карандашу. Нет воли, как он полагает. Его огорчает, что девочка слишком полна, что её приходится много помогать матери по хозяйству. Чем больше Эфрон открывает для себя подрастающую дочь, чем больше он открывает в ней талантов, чем больше он видит в ней эфроновскую породу, тем ближе становится он к дочери, сочувствуя ей, жалея ей, гордясь ею. Чем ближе Аля к отцу, тем больше отдаляется от матери. Вполне логично: отец ничего не требует, просто любит. Мать всё время требует держать планку высоко. Огорчается, раздражается, сердится, если Аля не достигает той высоты, которую ей мать определила. Для Али это стало утомительно. Цветаева это прекрасно осознаёт. Она огорчается, что Аля в десять лет играет в куклы. Цветаева, никогда в детстве в куклы не игравшая, глубоко задета и огорчена несходством дочери с собою. Больше того, она чувствует равнодушие дочери к себе.

Вернёмся в 1923 год. Тихое и мирное течение жизни в деревушке под Прагой неожиданно для Эфрона прерывается новым увлечением Цветаевой его другом Константином Родзевичем. Ничего особенного не было в Родзевиче, чтобы так безумно им увлечься. Внешне он намного уступает Эфрону. Родзевич мал ростом, хитёр, лукав, себе на уме. Биография полная лакун. Позже Цветаева обнаружит, что он труслив и нечистоплотен в отношениях с женщинами. Репутация маленького Казановы. Но стихия не спрашивает плох или хорош избранник на час, первый встречный. Стихии всё равно! Она ослепляет и толкает вперёд. Ей, стихии, нужно воспламенить поэта, чтобы родились стихи, или поэмы. Она, стихия, своё дело сделает и ненадолго утихнет. Стихии важен конечный результат. Что там – в промежутке, пусть люди сами разбираются. Узнав о связи своей жены и друга, Эфрон в шоке. А ведь следовало ожидать этого взрыва, когда ты женат на поэте. Потрясённый Эфрон пишет в Россию Волошину, жалуясь на судьбу, прося совета. Что может посоветовать Волошин? Кто вообще может что-нибудь посоветовать? Нет таких! Надо ждать и претерпевать. Эфрон ждёт и претерпевает. Взгляд на ситуацию дан под двумя углами зрения. По словам Эфрона, в какой-то момент он принимает решение – разойтись. Цветаева, услышав об этом, якобы объявляет, что не может уйти от Эфрона, что сознание одиночества мужа не даст ей ни минуты покоя и уж конечно не принесёт счастья. Оставшись с мужем, она раздражена и даже озлоблена на него. «Я одновременно и спасательный круг и жёрнов на шее», - горько признаётся Эфрон. Интерпретация событий, данная Цветаевой, резко отличается от трактовки Эфрона. Она пишет, что Эфрон уговаривал её не рушить семью, что он уверял, что они с Алей погибнут без Цветаевой. И поэтому она осталась. Много позже Цветаева признавалась, что зря сделала жертву. Но ведь есть ещё и третья точка зрения на события. Цветаева пишет в дневнике, что ушла от Родзевича и вернулась к мужу не потому, что её Эфрон уговорил вернуться, а потому, что Родзевич бросил в больнице умирающую любовницу. Она его звала, а он не пришёл. Она умерла. И именно в это время у него завязались отношения с Цветаевой. Потребительское и нечистоплотное отношение Родзевича к женщине, которая в течение двух лет была его любовницей, настолько потрясло Цветаеву, что это подействовало охлаждающе на её чувства. «Поэма горы» и «Поэма конца» это поэтические произведения, которые не потерпели бы таких житейских подробностей. Видимо всё, вместе взятое – отчаяние и страдание Эфрона, потребительское отношение к женщинам Родзевича остановило Цветаеву от рокового шага. Но метафизически, этот роковой шаг не был и запланирован, потому что роковой шаг - замужество был уже сделан в 1912 году. Цветаева и Эфрон остаются вместе. Но это уже не совсем и семья: семейное счастье окончательно отравлено. Никогда уже не будет так, как прежде. Как Цветаева пытается загладить свою вину? Как она пытается скрепить трещину? Ребёнок! Сын, которого она когда-то Эфрону обещала. Эфрон, по его признанию сёстрам, ребёнка не хотел. Да и до детей ли было ему с такими переживаниями! Цветаева простодушно напишет Борису Пастернаку, что её сын – не дитя услады. Не поможет и сын! Эфрон сразу полюбит ребёнка, и будет удивляться, что он его не хотел. Цветаева будет боготворить сына. Но скрепой семьи сын не станет.

Потрясение, которое испытал Эфрон в конце 1923 года не пройдёт для него даром. Ему кажется, что фундамент, на котором покоится его брак с Цветаевой, слишком непрочен. Что любая последующая буря может окончательно разрушить с трудом устоявший дом. Эфрон не знает, что фундамент построен свыше именно в расчёте на такие бури. Дом должен устоять до того мгновения, когда невидимая дирижёрская палочка не укажет – финал! И всё рухнет именно в этот момент, но никак не раньше.

Не является ли этот бурный эпизод в жизни Эфрона той самой причиной, по которой ему захотелось назад - в Россию? Ибо в письме к Волошину от февраля 1924 года Эфрон пишет: «В последнее время мне почему-то чудится скорое возвращение в Россию. Может быть потому, что раненый зверь заползает в свою берлогу (по Ф.°Степуну). А в России у меня только и есть одна берлога ─ это твой Коктебель». В России, как ему кажется, есть сочувствующий ему Волошин, любящая сестра, берлога - Коктебель. В апреле того же года в письме к сестре проскакивает фразы: «когда вернусь», «В Россию страшно как тянет». Мысль о возвращении появилась у Эфрона уже в тот период его жизни, когда он ещё не стал отступником.

Эфрон заглянул в бездну, которая разделяла его и Цветаеву. Она, стремительно и неудержимо растёт как поэт. Её произведения печатают. Ею восхищаются. Её критикуют. Он, несмотря на своё университетское образование, всё ещё в стадии подготовки - к чему? Как и в юности, ему трудно дать на это ответ. Мы уже знаем, как мучительно страдало его мужское самолюбие. Страдало ли его человеческое самолюбие, когда он видел, что его жена стремительным шагом удаляется вперёд и выше, в то время как он топчется на месте? Думаю, что страдало. Нет, он был рад за жену, он не опускался до пошлой зависти. Но не задумываться о том, что происходит, он не мог. Он, может, надеялся, что всё наверстает, ничего не упустит, всё к нему придёт. Но что ему мешает? И он начинает склоняться к мысли, что мешает ему жизнь на чужбине, жизнь в эмиграции. Он, по-видимому, начинает склоняться к мысли, что, коль скоро семейная жизнь не очень-то удалась, коль скоро между ним и его женой разверзлась бездна отчуждения, может быть, вернувшись в Россию, он обретёт покой души. Он будет общаться с Елизаветой Яковлевной, которая беззаветно его любит, он найдёт себя, начнёт писать и печататься, и всё наладится. Как-то ему не приходит в голову, что эта не та Россия, которую он покинул, что той России больше нет.