«ЗНАЕШЬ ЦАРЯ, ТАК ПСАРЯ ─ НЕ ЖАЛУЙ»: ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПИСЬМАМ С.°ЭФРОНА - 10 ЛАВРОВА Е.Л. СЛОВО О МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ. – ГОРЛОВКА, 2010. – 398 С.
Квартиры в Москве и усадьбу под Москвой не потянуть. М. Цветаева жить в имении если и согласится, то только летом и недолго. Без квартиры в Москве не обойтись. Какую заднюю мысль мог лелеять С. Эфрон, покушаясь купить это поместье? Он надеется, что в тридцати комнатах сестре, а может и обеим сёстрам найдётся место. Он забыл, что ей не нашлось места в девяти комнатах. Не найдётся и в тридцати. Понимает он или нет, что никогда Цветаева не согласится ни жить в деревне, пусть даже в имении, ни жить с его сёстрами?
Имение куплено не будет. Возможно, Марина Ивановна положила конец этой мечте мужа. Суета и неопределённость закончатся для Эфрона к январю 1917 года. Его отправляют в Нижний Новгород для прохождения начального этапа военной службы. В Нижнем Новгороде Эфрону сделали прививку против тифа. В феврале его переводят в Петергофскую школу прапорщиков. Здесь ему делают ещё одну прививку против тифа. Эта информация важна и нам скоро понадобится.
13 апреля 1917 года у Цветаевой родилась вторая дочь Ирина. Несчастливое число и несчастливый год!
В конце июля Эфрон уже в Москве. В августе прапорщик он занимается строевой подготовкой солдат, дежурит в Кремле. Службой Эфрон сильно тяготится. Вновь проявляется яркая черта его натуры – непоседливость, неспособность долго заниматься одним и тем же делом, склонность к лени. Муштровать солдат занятие, конечно, не слишком увлекательное, но и это надо кому-то делать. Если, будучи санитаром, Эфрон находил солдат милыми и даже прекрасными, то теперь он их терпеть не может. Принимая во внимание революционное время, не приходится удивляться этому. Солдаты хлебнули «свободы» и соответственно упала дисциплина. Эфрон, как всегда, устаёт от работы, и жена, тоже как всегда, хлопочет, чтобы облегчить ему жизнь. Марина Ивановна пишет в Коктебель Волошину, у которого есть кое-какие связи среди военных в Крыму. Она просит похлопотать за мужа, чтобы его перевели в Феодосию, в тяжёлую артиллерию. Вся семья хочет перебраться в Феодосию, потому что в Москве всё труднее и труднее жить. В конце письма Эфрон сделал приписку: «Милый Макс, ужасно хочу, если не в Коктебель, то хоть в окрестности Феодосии. Прошу об артиллерии (легкая ли, тяжёлая ли – безразлично), потому что пехота не по моим силам. Уже сейчас – сравнительно в хороших условиях – от одного обучения солдат – устаю до тошноты и головокружения». Опять загадка! Отчего абсолютно здоровый, признанный комиссией военных врачей годным к строевой службе молодой человек двадцати четырёх лет устаёт до тошноты и головокружения? А как же другие молодые люди его возраста? Ведь они-то выполняют свой долг, свою работу. И только Эфрон снова готов к отступлению, снова жалуется, снова ноет. Не хочет он работать! Ни санитаром! Ни актёром! Ни офицером! И не потому, что он барин. Настоящий барин - хозяин и работник.
Странное противоречие есть в этой приписке. Эфрон жалуется Волошину на усталость, но пишет, что «опростился и оздоровился». Эфрону хочется сочетать приятное времяпровождение с неизбежной необходимостью. Если уж надо служить, то лучше в артиллерии, где служба легче, чем в пехоте, и в Крыму, где рядом заботливый Волошин, любимый Коктебель, тепло, море, и все радости, какие может предоставить южная природа. Тем более что и домочадцы собираются жить в Феодосии. Цветаева забрасывает Волошина письмами с просьбами содействовать скорейшему устройству семьи в Крыму. 24 августа 1917 года Цветаева сообщает, что недели через две будет с детьми в Феодосии. На следующий день в Коктебель летит письмо теперь с просьбой убедить Эфрона взять отпуск и поехать в Крым: «Он этим бредит, но сейчас у него какое-то расслабление воли, никак не может решиться. Отпуск ему конечно дадут. Напиши ему, Максинька! Тогда и я поеду, - в Феодосию, с детьми. А то я боюсь оставлять его здесь в таком сомнительном состоянии». Да не сейчас у него расслабление воли. У него перманентное расслабление воли. И все дела, даже житейские, он перекладывает на кого угодно, лишь бы не заниматься ими самому.
Марина Ивановна, как всегда, в роли няньки и опекуна своего собственного мужа. При этом у неё на руках двое детей, прислуга уволилась, Марина Ивановна всё должна решать сама. В Москве всё труднее жить. В этой же открытке она пишет, что страшно устала. Ещё бы! Ведь для неё-то расслабление воли недопустимая, непозволительная роскошь. Но и её силы имеют предел. 13 сентября М. Цветаева пишет В.Я. Эфрон: «Я сейчас так извелась, что или уеду на месяц в Феодосию (гостить к Асе) с Алей, или уеду совсем. Весь дом поднять трудно, не знаю, как быть. Если Вы или Лиля согласитесь последить за Ириной, в то время как меня не будет, тронусь скоро. Я больше так жить не могу, кончится плохо».
Что именно, или, вернее, кто именно извёл Цветаеву догадаться нетрудно. Она готова ехать одна, точнее, с Алей, без Ирины и мужа и это означает, что она на пределе.
Свет на события проливает письмо Эфрона Волошину, посланное через два дня, в котором он пишет, что рвётся в Коктебель всей душой, но всё дело за текущими событиями: «К ужасу Марины я очень горячо переживаю всё, что сейчас происходит настолько горячо, что боюсь оставить столицу. Если бы не это давно был бы у Вас».
В Москве в эти дни кипят бурные события, которые гонят Цветаеву подальше от столицы, но магически притягивают Эфрона, задерживающего отъезд семьи. В этом же письме он напишет фразу, которую стоит запомнить, как запомнила её Цветаева: «Я сейчас так болен Россией, так оскорблён за неё, что боюсь - Крым будет невыносим. Только теперь я почувствовал, до чего Россия крепка во мне. С очень многими не могу говорить. Мало кто понимает, что не мы в России, а Россия в нас».
Видимо Марине Ивановне так худо, она так устала от переменчивых настроений мужа, что она во второй половине сентября срывается в Феодосию. 19 октября она пишет Эфрону, чтобы он подготовил свой отпуск, и, когда она приедет в Москву, он поедет в Крым. Однако отпуск у Эфрона всё не получается и Цветаева продолжает жить в Крыму, хотя уже скучает по дому. В ночь с 24 на 25 октября происходит н переворот, инспирированный большевиками. Цветаева немедленно садится в поезд, идущий в Москву. До Москвы она добирается три дня.
Находясь в Крыму, Цветаева насмотрелась на бесчинства взбесившейся черни, нюхнувшей «свободы». Марина Ивановна теперь по опыту знает как это страшно. Сообщение о событиях в Москве и Петербурге мобилизует все её силы для спасения семьи. Утром 3 ноября Цветаева уже дома. К этому времени всё в Москве улеглось. Уличные бои закончились. Юнкеры и офицеры, защищавшие Кремль, сдались. Те, кто уцелел, разошлись по домам. Эфрон жив. Вечером этого же дня Цветаева, Эфрон и его сослуживец Гольцев, садятся в поезд, отходящий в Крым. Марина Ивановна опасается за мужа, принимавшего участие в боях против большевиков. Толком собраться не успели. Боялись расправы. У М. Разумовской в её книге о Цветаевой есть фраза: «В суматохе этого спешного отъезда забыли одно: взять с собою детей».
Забыть можно зонтик, носовой платок, калоши, очки, но чтобы родители забыли в суматохе детей! Это совершенный нонсенс! Нет, не забыли детей, а не взяли с собою. И этому есть доказательство в письме Цветаевой из Коктебеля, адресованное В.Э. Эфрон. Прося сестру мужа при малейшей возможности привезти детей, Цветаева восклицает: « … не выживу здесь без детей, в вечном беспокойстве. Я сделала всё, что могла, я так просила Серёжу взять Алю».
Тогда, это когда они спешно уезжали в Крым. Значит, Цветаева хотела взять с собою хотя бы Алю, но Эфрон воспротивился этому. Какие аргументы он мог выдвинуть? Трудности пути? Неизвестность? Цветаева, кстати, в этом же письме говорит, что ехали не страшно. Возникает естественный вопрос: зачем Цветаева едет в Крым вместе с мужем и его другом? Логичнее было бы Цветаевой остаться дома с детьми, а не мчаться в тот же день, как она приехала из Крыма, назад в Крым, даже толком не передохнув. Быть может, она обеспечивала мужу необходимый уровень безопасности. Он ехал, конечно, не в качестве офицера, а в качестве мужа. Меньше подозрений. Семья муж и жена едут в Крым отдыхать. Цветаева в роли прикрытия. Можно только приблизительно представить себе как она терзалась, оставляя детей.
По меткому выражению В. Швейцер, Цветаева сама отвезла Эфрона на юг. Она везёт его в Коктебель. Кстати, описывая биографию Эфрона в письме к Л. Берия от 29 декабря 1939 г. Цветаева пишет, что после боёв в Москве Эфрон тут же отбывает в Новочеркасск одним из первых. Но это, мягко говоря, не соответствует действительности. Впрочем, эти детали не имели значения для Л. Берии.
Привезя Эфрона в Коктебель, Цветаева не сразу возвращается в Москву. По какой-то причине она остаётся с мужем. Планы меняются. 16 ноября она пишет письмо В.Я. Эфрон, в котором просит её привезти детей и их няню Любу в Крым. Далее в письме Цветаева подробно пишет, что делать с имуществом, что привезти. Везти нужно много вещей: одежду летнюю и зимнюю, одеяла, постельное бельё, драгоценности, документы, продукты, кухонные принадлежности, детскую одежду. Во всяком случае, надеялись переждать зиму в Крыму, пока всё не придёт в норму. Квартиру в Москве Цветаева просит сдать на полгода.
К комнате Эфрона проявлено особое внимание. Марина Ивановна просить сдать её какому-нибудь знакомому, так чтобы можно было бы в неё неожиданно въехать. На следующий день Цветаева вновь отправляет В.Я. Эфрон письмо, в котором сообщает, что сняла в Феодосии квартиру в две комнаты с кухней, потому что зимовать в Коктебеле с детьми невозможно. Феодосия всё-таки город, там есть цивилизация. Цветаева вновь пишет, что привезти из вещей, ибо у неё ничего нет. Настойчиво она повторяет, что низ квартиры можно сдать, но её Цветаевой комнату и комнату Эфрона сдавать не надо, а если и сдать, то с предупреждением, что могут неожиданно въехать. Об Эфроне ни слова, возможно, из конспиративных соображений, хотя вряд ли кто-то в это время станет интересоваться прапорщиком Эфроном.
Собирается ли он на Дон? Пока он сидит в Коктебеле. Цветаева интересуется у сестры Эфрона, как там в Москве? Если всё утряслось и устроилось с молоком, то выезжать не надо, предупреждает Цветаева. Она приедет сама в Москву.
25 ноября Марина Ивановна садится в поезд. Цель её поездки проверить на месте, можно ли вернуться в Москву мужу, безопасно ли? 28 ноября Цветаева пишет в Коктебель Эфрону. Тон письма обнадёживающий. Некто С., с кем советовалась Марина Ивановна, даёт совет Эфрону отдохнуть с месяц, что означает надо переждать.
На радостях, что Эфрону пока что ничто не угрожает, Цветаева записывает его кандидатом в какое-то экономическое общество. Она подыскивает ему работу с хорошим заработком. То же касается и Гольцева, у которого за плечами 9 лет службы. «Это серьёзно», обнадёживает Цветаева. О Доне ни слова. Напротив, Дону есть альтернатива - возвращение в Москву, где есть место работы с хорошим жалованием. Всем кажется, что большевики это только эпизод, что они – ненадолго. В декабре Эфрон всё еще в Коктебеле, А Цветаева всё ещё в Москве. Цветаева полна оптимизма: «Я думаю, Вам уже скоро можно будет возвращаться в Москву, переждите ещё несколько времени, это вернее. Конечно, я знаю, как это скучно и хуже! – но я очень, очень прошу Вас». Цветаева уговаривает Эфрона переждать, как капризного подростка, который того и гляди, выкинет какой-нибудь фортель. В письме она сообщает об обысках у знакомых и о грабежах, которыми эти обыски сопровождались. Уже декабрь, но Эфрон пока и не помышляет о Доне.
Что произошло во второй половине декабря 1917 г.? Сообщение между севером и югом прерывается. Цветаева не может выехать из Москвы. Эфрон не может приехать в Москву. Все планы рухнули. Начинается гражданская война. Ленин и Дзержинский основали ЧК по борьбе с контрреволюцией. Вот только теперь, когда отступать некуда, Эфрон присоединяется к Белой Армии. Через три месяца он напишет в Коктебель Волошину и его матери, что он только что вернулся из похода, что Гольцев убит под Екатеринодаром, что от армии Корнилова, вышедшей из Ростова, почти ничего не осталось, но он, Эфрон, жив, ему повезло. Эфрон пишет, что потерял связь с Москвой и боится, что его считают убитым. Он просит известить жену о том, что он жив. Теперь он в чине подпоручика и прикомандирован к чрезвычайной миссии при Донском правительстве. В конце письма самое главное: «Может быть, придётся возвращаться в Армию, которая находится отсюда в верстах семидесяти. Об этом не могу думать без ужаса, ибо нахожусь в растерзанном состоянии. Наше положение сейчас трудное - что делать? Куда идти? Неужели все жертвы принесены даром? Страшно подумать, что это так». Он пишет Волошину, что ужасно устал и мечтает только об одном - сидеть в креслах и писать мемуары. Это конечно шутка. Какие мемуары в 26 лет! Но в этой шутке есть доля правды. Эфрону всегда хочется покоя. Его идеал – жить где-нибудь барином в имении под Москвой и ничего не делать. Осуществлению этой мечты помешали политические события. Ведь Эфрон уже присмотрел под Москвой прекрасное имение, но не успел или не смог купить. Из письма ясно, что тысячеверстовый поход отбил у Эфрона охоту возвращаться в Армию. Эфрон уже готов к отступлению.
Эфрон был не один в Добровольческой армии, кто устал, был измучен и готов был пойти на попятный. Деникин пишет: «Первый кубанский поход оставил глубокий след в психике Добровольцев, наполнив её значительным содержанием, – отзвуками смертельной опасности, жертвы и подвига. Но вместе с тем вызвал невероятную моральную и физическую усталость. Издёрганные нервы, утомлённое воображение требовали отдыха и покоя». Среди тех, кто дрогнул, был и Эфрон. Ему уже надоело быть белым «героем», как быстро надоедало всё, за что бы он ни брался. В следующем письме к Волошину его нежелание продолжать борьбу совершенно очевидно: «Меня судьба опять бросила в самый центр будущего переворота. Но, … я потерял вкус к ним, тем более, что последний переворот будет очень невкусным». Ах, эти гастрономические сравнения! Как их презирала Цветаева! Эфрон имеет в виду под переворотом, очевидно, смену руководства в армии. В этих настроениях Эфрона, принявшего участие в Белом движении не по велению сердца, не по глубокому убеждению, что с большевизмом нужно бороться до конца, а по стечению обстоятельств, не оставившему Эфрону выбора, кроется зерно его будущей метаморфозы. Не останься Эфрон на это время в Крыму, вряд ли он принял бы решение присоединиться к Белой армии. Будь он в это время в Москве, он бы приспособился к новым обстоятельствам, как приспосабливались миллионы. "Бросила судьба» – это симптоматичная фраза в его письме к Волошину. Не «сам пошёл», а судьба заставила. В книге В. Дядичева и В. Лобыцина «Доброволец двух русских армий: Военная судьба Сергей Эфрона. 1915-1921 годы» говорится: «Эфрон намеревался выехать в Коктебель в отпуск по болезни, который после похода распорядился предоставлять офицерам командующий Добровольческой армией генерал А.И. Деникин». Болезнь - возвратный тиф. О том, что у Эфрона был возвратный тиф, авторам книги известно из его письма, на которое ссылаются Дядичев и Лобыцин. Но здесь есть ряд вопросов. Почему не подействовали две прививки против тифа, которые делали Эфрону в Нижнем Новгороде и Петергофе? Существуют ли какие-либо документы, подтверждающие, что Эфрон действительно болел возвратным тифом? Кто поставил ему диагноз? Лежал ли Эфрон на лечении в госпитале? (ведь болезнь была инфекционной). Сохранились ли какие-то записи? Но самый главный вопрос, почему Эфрон едет в Коктебель, будучи больным? Он мог заразить Волошина и Елену Оттобальдовну. И был ли тиф на самом деле?
В Коктебель Эфрон приедет и семь месяцев проведёт в доме Волошина, ничего не делая. Эти семь месяцев - психологическая загадка. Предположить, что предоставленный ему отпуск мог длиться полгода, невероятно. Сколько мог продлиться отпуск по болезни? Может быть, полгода длилась болезнь? В любом медицинском справочнике можно прочесть, как и сколько времени протекает возвратный тиф. Курс лечения занимает 5-7 дней. Повторный, примерно столько же. Двадцать пять дней больной наблюдается у врача. Если больной лечится, через месяц он выздоравливает. Если не лечится, то может умереть.
Продолжение следует
