Безымянному от безымянной

Безучастен и холоден звук металла,
Словно ношею тяжкой - на грудь.
И такая тоска мою душу сковала -
Ни слезу пустить, ни вздохнуть...

Разливаются в том перезвоне
Бронзой плавленной колокола.
Я тебя бы взяла в ладони
И дала бы немного тепла.

Я застыла, остыла как труп,
Только чувства трепещут...
Бог наверное глух или глуп!
Но печали и дале клевещут,

Да так сладостно, в самое ухо:
"Света нет! И выхода нет!" -
Я о них разбиваюсь оконною мухой...
Боже, где ты? Луча где свет?

Этот мир позабыт и оставлен...
Может Богом? Иль только тобой?!
Этот звон точно ядом отравлен!
Этот яд называют тоской...

И никто не заметит пропажи,
Не заплачет никто за тобой.
Крест свой нес, как простую поклажу,
Слушал сам свой неистовый вой.

Что же я? - Безучастный свидетель!
Я случайно узнала о том...
Милый Ганс, вот и я - твоя Гретхель,
У могилы ловлю воздух ртом.

Видно нам не судилось иначе -
Находить, а не только терять.
Так давай же с тобою поплачем,
Как, наверно, бы плакала мать!

Где она? Может, так же в трущобах
Свежей, рыхлой и черной земли?
Свежей, рыхлой и черной, как злоба,
От сужающейся петли!

Жаль, что раньше не свел нас случай.
Может, жизнь иною тропою тогда?
Но тропа, наверно, была бы не лучше -
Все такая же глушь да беда!

Жаль, никто за тебя не в ответе,
Жаль, никто тебя не приручил.
Сирота мой, ты волен как ветер,
Завывающий здесь, средь могил.

Вот они - все обеты Господни!
Жаль лишь - Бог здесь почти ни при чем!
Только демоны преисподни
Нынче знают, что да почем!

Им не вспомнить - их память потерта,
Как все "дыры" - до копоти дыр!
Да и с совестью легче офёрты,
Если та в мышеловке ест сыр.

Вот и мы в их размене - монеты...
Медяки! - Нас не жаль потерять!
Знаешь, Ганс, я последняя Гретхель!..
Людям-демонам не понять...

Безучастен и холоден звук металла,
Словно ношею тяжкой - на грудь.
И такая тоска мою душу сковала -
Ни слезу пустить, ни вздохнуть!