«ЗНАЕШЬ ЦАРЯ, ТАК ПСАРЯ ─ НЕ ЖАЛУЙ»: ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ПИСЬМАМ С.°ЭФРОНА - 3 Лаврова Е.Л. Слово о Марине Цветаевой. – Горловка, 2010. – 398 с.

Провокатор был убит по решению Революционного комитета. Ну, это примерно так выглядит, как если бы сегодня офицеру милиции поручили бы внедриться в антиправительственную тайную организацию, имеющую целью устранить президента страны и захватить власть, а его члены этой организации вычислили, приговорили и убили. И гордились бы, что грохнули «мента» на особом задании.

А.С. Эфрон пишет об убийце-дедушке с гордостью: «Яков Константинович и Елизавета Петровна выполняли все, самые опасные и самые по-человечески трудные задания, которые поручала им организация». Пренебрежительное отношение революционеров к чужой жизни это вообще-то отдельная тема. Хотя именно здесь всё ясно. Есть идеологическая подкладка. Идеология всё объясняет и разрешает убить. У Раскольникова, как мы помним, тоже была идеология.

Не ясно другое - наше отношение к тем, кто считает возможным и необходимым убить. Что удивительного в том, что А.°Эфрон гордится убийцей-дедушкой и террористкой бабушкой! Во внучку тоже вложена (отцом!) идеологическая программа: тот, кто мешает нам в нашей деятельности, тот, кто нам идеологический враг может и должен быть убит членами организации. Что же удивляться лёгкости, с которой революционеры и террористы уничтожают человеческую жизнь! Мы - не революционеры и не террористы - эту лёгкость инспирируем. Как?

24 января 1878 года Вера Засулич стреляла из пистолета и тяжело ранила градоначальника Ф.Ф.°Трепова. Причиной покушения явился приказ Трепова выпороть находящегося в заключении революционера, не пожелавшего снять в присутствии градоначальника головной убор.

Каково соотношение наказаний?

Ты не снял в моём присутствии головной убор - тебя за это выпороть! Логика начальника.

Ты приказал выпороть (не сам выпорол!) - тебя за это убить! Логика революционерки. Логика потенциальной преступницы – реализовавшей себя в поступке.

Выпороть не равняется - убить!

Трепову, конечно, не хватило чувства юмора. Революционер не снял шапку, когда Трепов вошел в камеру. У Трепова было немало средств для того, чтобы принудить революционера шапку снять. Можно было бы обойтись и без порки. Хотя хорошая порка, я думаю, революционеру вовсе не повредила.

Вере Засулич тоже не хватило чувства юмора. Ах, ах, ах, нашего выпороли! Убить за это! Убить! Может, Вере Засулич привиделась картинка: она сидит в камере, входит Трепов, революционерке велят сказать «Здравствуйте!», а она органически здравствовать градоначальнику не желает и молчит. «Выпороть революционерку!» велит Трепов.

Что бы ей там ни привиделось, она берёт револьвер, идёт и стреляет. А дальше начинается бесовщина.

31 марта 1878 года состоялся суд. В зале суда - приличная публика. Не революционеры, отнюдь нет! Дамы из высшего общества в великолепных туалетах, министры, аристократы. На такой «спектакль» в суде ходили, как в театр. Билеты на «спектакль» стоили баснословных денег. Что публика ждала от «спектакля»? А что ждут в театре? Катарсиса!

Получили катарсис! Присяжные поверенные вынесли оправдательный приговор. Что тут началось! Господа в сюртуках и цилиндрах, дамы в длинных платьях и великолепных шляпах полезли через перила на скамью подсудимых пожать руку человека, покусившегося на одного из их среды. Овации! Крики «Браво!». Веру Засулич вынесли из зала суд на руках.

Натуральная бесовщина!

Интересно, вспоминали ли этот эпизод из их жизни через тридцать лет те самые, но уже изрядно постаревшие господа и дамы, находясь в эмиграции?

А революционеры, разумеется, опыт Веры Засулич намотали на ус. Что там градоначальник! Бери выше! В 1879 году появляется «Народная воля». Важнейшей целью народовольцев было убийство Царя. 1 марта 1881 года Александра II убили. Между покушением Веры Засулич и этим убийством протекло три года. Вот когда спохватились! Все участники убийства Государя: Желябов, Перовская, Михайлов, Кибальчич, Рысаков были приговорены к повешению. Одной заговорщице казнь отсрочили. Она ждала ребёнка. Казнь не состоялась, поскольку несколько месяцев спустя эта террористка умерла при родах в тюремной больнице. Звали террористку Геся Гельфман. И куда же Геся, беременная, лезла! Ни себя не щадила, ни будущего ребёнка.

Это психология и логика революционеров-террористов. Ни чужой жизни не жалели, ни своей.

В июле 1880 года народоволка, коллега Софьи Перовской, Елизавета Петровна Дурново была арестована при перевозке из Москвы в Петербург нелегальной литературы и станка для подпольной типографии и заключена в Петропавловскую крепость. Как пишет А. Эфрон: «Арест дочери был страшным ударом для ничего не подозревавшего отца, ударом по его родительским чувствам, и по незыблемым его монархическим убеждениям». Тем не менее, отец взял дочь на поруки. После этого она бежала за границу, где и вышла замуж за Я.К. Эфрона. Ради отдалённого светлого будущего, революционеры готовы были пожертвовать жизнью ближайших поколений. В том числе и жизнью собственных детей. Удивительно то, что любящая революционная пара активно размножалась. Всего эта пара родила девять детей. Выжили шестеро. В 1905 году Елизавета Петровна принимает активное участие в революции. В революционную деятельность супруги вовлекают своих старших детей. На даче в Быково, как пишет А. Эфрон, печатают прокламации, изготовляют взрывчатку, скрывают оружие. Готовились убивать.

Но после 1905 года, когда начались преследования тех, кто выступил на баррикадах, Е. Эфрон пришлось не сладко. Она попала в Бутырки. Ей грозила каторга. Она под залог была вызволена своим супругом. Ожидался суд. Настроение Елизаветы Петровны в это время – хуже некуда. Она измучена обысками, тюрьмой, ожиданием решения своей судьбы, предстоящим судом. Летом 1907 года она пишет г-же Н.Л. Лебуржуа письмо, полное отчаяния и тоски. Г-жа Лебуржуа – московский агент «Комитета помощи административно-ссыльным», основанного в Лондоне. Она занималась рассылкой денег, пожертвованными людьми, сочувствующими народовольцам, и вела переписку со ссыльными. Но в лето 1907 г-жа Лебуржуа не была в Москве, а выехала за границу по каким-то, очевидно, партийным делам.

Елизавета Петровна пишет ей вдогонку письмо, в котором жалуется на то, что в Москве холодно и льёт дождь, что дочери больны. Но главная тема предстоящий суд: «Я знаю, какой может быть приговор, и не желаю дожидаться суда, так как, кроме грязи и клеветы прокурора, кроме простой болтовни защитника, кроме глупой, нелепой процедуры нечего ждать, нам не дадут говорить, или закроют двери, я не хочу подчиняться и не отдамся им живой. Нет возможности быть свободной, так есть возможность свободно умереть. Дни мои сочтены, разумеется, об этом не должны знать мои семейные. Мрачно, пасмурно, холодно. Нет ещё пяти, а ночь нависла над городом. Часы идут, идут дни и скоро, скоро надо будет покончить с собою. Больше всех мне жаль Котика, он худой, слабый и нуждается больше других в моих заботах. Серёжа не отходит от меня и всё гладит по седым волосам».

Она готовится покончить с собой. Ни Котик, ни Серёжа – не препятствие. Страшные люди - революционеры! Террористические акты народовольцев первые звенья той цепи событий, которые привели к массовому террору в двадцатые-тридцатые годы. Если без суда и следствия можно приговорить и убить одного безоружного и беззащитного человека, то почему бы не сделать то же самое в отношении миллионов безоружных и беззащитных людей?

Я.К. Эфрон, поступком которого гордилась семья, дал пример сыну, С.Я. Эфрону, участвовавшему в убийстве Игнатия Рейсса. Причём, если Я.К. Эфрон убивает идейного, так сказать, врага, то С.Я. Эфрон участвует в убийстве своего, но своего, взбунтовавшегося против Сталина. И в обоих случаях отец и сын бездумно выполняют задание хозяев, не беспокоясь о нравственной стороне вопроса. Перед ними не маячит вопрос: убить или не убить? Им говорят: надо убить! Они идут, и убивают.

Разумеется, оценка поступков людей зависит от идейной и нравственной позиции того, кто эти поступки оценивает. С точки зрения революционера или, так называемого, советского человека, действия Я.К. Эфрона и С.Я. Эфрона есть действия правильные и даже героические. Убить идейного врага ими считается доблестью. Однако стоит взглянуть на эти действия с точки зрения христианской морали, государственных интересов или уголовного кодекса, то картина резко меняется. Получается, что отец и сын убийцы, достойные повешения.

Подрастающих детей нужно было кормить, одевать, учить. А.Я. Эфрон пишет, что у дедушки страхового агента был небольшой оклад. Е.П. Эфрон, естественно, не служила и заработка не имела. А.Я. Эфрон пишет, что родители Елизаветы Петровны, «…пожилые, немощные, жили отъединённо и о нужде своих близких попросту не догадывались: дочь же о помощи не просила». Но страховым агентом Я.К. Эфрон был в России. Чем он занимался в Париже, чтобы добыть средства к существованию, неизвестно. К тому же он был болен раком. Между тем, С.Я. Эфрон был воспитан, как барчук. Был у Эфронов дом в Мыльниковом переулке, на лето снимали дачу в Быково. У детей была няня. Была, судя по рассказам С.Я. Эфрона, Fraulain, бонна. Мог ли на оклад страхового агента Я.К. Эфрон содержать большую семью, прислугу, обеспечивать жизнь семьи или её отдельных членов за границей? И на какие средства до революции существовали взрослые дети: Анна, Пётр, Вера, Лиля, Сергей? Один источник доходов, впрочем, известен. После смерти Е.Н. Дурново, бабушки, был продан её дом в Гагаринском переулке. Каждому члену семьи досталось по 15 тысяч рублей. Е.П. Эфрон и Я.К. Эфрон получили 30 тысяч. После их смерти деньги были поделены поровну между членами семьи. Деньги были положены в банк. Можно было существовать на проценты. С.Я. Эфрон к моменту женитьбы на М. Цветаевой был человеком состоятельным. Правда, своим состоянием самостоятельно распоряжаться С.Я. Эфрон не может. У него есть опекун. Без его санкции С. Эфрон в финансовых делах - ни шагу.

У Сергея Эфрона было подозрение на туберкулёз. Подозрение это не диагноз. Между подозрением и диагнозом - пропасть. Кстати, Елизавета Петровна, как видно из вышеприведённого письма, слабым ребёнком считала Константина, а не Сергея. Считается, что плохое самочувствие С. Эфрона вызвано сильным стрессом, вызванным смертью брата и матери. Несомненно, что сильный стресс мог повлиять на неокрепшую нервную систему бурно растущего семнадцатилетнего человека. Старшие сёстры, Вера и Лиля, боятся за его здоровье. Подозрение на туберкулёз даёт им основание продолжать по-матерински нежно и заботливо опекать юношу, а ему, по всей вероятности, нравится быть опекаемым, потому что не видно, что он рвётся к самостоятельности и независимости, что должно быть присуще его возрасту. Он не учится в гимназии, и, похоже, ему нравится бездельничать, чувствовать себя больным, принимать заботу и опеку. Он попросту бьёт баклуши и доволен. Смерть брата и матери, как это ни цинично звучит, есть оправдание его ничегонеделанию и лени.

Весной 1911 года любящие сёстры (ещё до встречи С. Эфрона с М. Цветаевой в Коктебеле) отправляют его в Эсбо – курортный городок близ Гельсингфорса (Финляндия), где, судя по содержанию некоторых строк его письма В.Я. Эфрон, он уже бывал. Он самодовольно пишет сестре, что, увидев его, когда он прибыл, « … прислуга завизжала от удовольствия».

Не странное ли место Эсбо в Финляндии для человека, у которого подозревают туберкулёз? Впрочем, может быть, врачи знали, что делали. Ошибались же они, когда отправляли мать М. Цветаевой лечиться в тёплую Италию.

Из Эсбо С. Эфрон шлёт письма сёстрам Вере и Лиле. Два настораживающих момента есть в этих письмах. Вроде бы ничего особенного, но эти два момента отражают кое-какие черты складывающегося внутреннего мира С. Эфрона. Во-первых, ксенофобия и неуважение к чужой вере. С точки зрения юноши, финны, столь радушно и добродушно встретившие его в пансионе – «нехристи», « ... что-то бормочут на нехристианском наречии», « … я … привёл в восторг всех нехристей». Между тем, он должен знать и, наверное, знает, что финны - христиане « … у них Пасха» и Пасха христианская. Финны протестанты, отсюда несколько шутливо-пренебрежительное к ним отношение православного С. Эфрона. Между тем, он даже не задумывается, что в его терминологии его отец тоже «нехристь», ибо он протестантского вероисповедания, как и финны. Найдутся защитники, которые скажут, что Эфрон шутит. Да нет, он не шутит. Его ксенофобия и отсутствие веротерпимости углублялись с годами. Живя во Франции, С. Эфрон не терпит французов, зло отзывается о них, и учит своего маленького сына Георгия их не любить и презирать. Но об этом позже.

Во-вторых, есть в его письме к В.Я. Эфрон фраза весьма примечательная, ибо честолюбивая: «Дай мне только развиться хорошенько и умственно и физически, я тогда покажу, что Эфроны что-нибудь да значат. Мои мысли направлены только в эту точку». Какой нормальный юноша не честолюбив? Какой хороший солдат не хочет стать генералом? Похвальное честолюбие! На что конкретно хочет направить свои честолюбивые мечты Эфрон? Об его интересах мы можем судить по тому, что он читает. Он просит сестру высылать ему в Эсбо петербургскую ежедневную газету «Речь» центральный орган кадетской партии. Газету редактировал лидер кадетской партии П.Н.°Милюков, чьи книги Эфрон также просит сестру прислать. Итак, судя по чтению, точка приложения сил Эфрона политика. Запомним это.

Эсбо облегчения как будто не принёс, и принести не мог. Потому что, если бы принёс, то надо было бы задуматься о деле, о возвращении в гимназию, и.т.°п. Пробыв почти месяц в Финляндии, 1 мая Эфрон пишет сестре Вере, что чувствует себя неважно. Теперь его влечёт Крым, на который он возлагает большие надежды. Правда, Эфрон проговаривается в письме, что в Эсбо дрянная погода. Вот и реальная причина, по которой он хочет сменить туманный и дождливый Эсбо на тёплый и солнечный Коктебель.

2 мая Эфрон уже в Москве, где Веру он не застал, ибо она уже в Петербурге.

Чем весной 1911 года занята Цветаева, пока незнакомый ей Эфрон ест, спит и читает Милюкова и «Речь» в Эсбо? Она выпустила свою первую книгу «Вечерний альбом» и сам М.°Волошин пришёл к ней в дом с визитом выразить своё одобрение и пригласил к себе в Коктебель. Цветаева ведёт с ним переписку.

В апреле она предпринимает поездку в Крым, но не сразу едет в Коктебель, где её ждёт Волошин. Она едет сначала в Гурзуф. Причина проста: в Гурзуфе был обожаемый Пушкин. Пройти его путем, увидеть то, что видели его глаза, почувствовать то, что, возможно, чувствовал он вот её цель.

 

Продолжение следует