три минуты

мы над ты­сячей крыш пы­та­ем­ся не ды­шать, двад­цать три эта­жа, се­кун­да — и мос­то­вая, мне в те­бе удер­жать­ся, и те­бя удер­жать поп­ро­сить бы у бо­га, толь­ко мо­литв не знаю; ощу­щаю уко­ром пас­мурно-хму­рый взгляд: «ну, бро­сай же уже, так каж­до­му бу­дет луч­ше».

по­чему ты не мо­жешь да­же сей­час по­нять, что я вряд ли ког­да-то ста­ла бы это слу­шать?

 

я те­бя удер­жу.

лю­бой иди­от бы смог.

но ла­дони сколь­зят, пу­га­ет со­бой до­рога, на ус­тавших мо­их пле­чах уми­ра­ет бог.

 

я впер­вые уз­на­ла, что же та­кое «мно­го».

 

как же слож­но, обид­но, боль­но и тя­жело, я сов­сем не хо­чу встре­чать­ся лоб в лоб с ас­фаль­том, и дер­жу твои паль­цы.

всё бу­дет хо­рошо.

эта ночь, пос­мотри, мне ка­жет­ся, пах­нет мя­той.

 

я бо­юсь, что од­нажды кон­чится вы­сота, ведь наш бог две ми­нуты уже ис­те­ка­ет кровью, обор­вётся, об­ру­шит­ся, так что на­вер­ня­ка нам при­дёт­ся про­щать­ся се­год­ня на­век с вес­ною.

 

в хват­ке паль­цев ус­тавших схо­дят­ся все мос­ты, я смот­рю на те­бя, а сза­ди бу­шу­ет го­род; ло­мят паль­цы, за­пястья, пле­чи, клю­чицы, и — три ми­нуты, счи­таю: трид­цать че­тыре, со­рок.

 

ты мне шеп­чешь: «ус­та­ла? так кто же из нас сла­бей?», улы­ба­ешь­ся мяг­ко, смот­ришь нем­но­го стро­го и ме­ня от­пуска­ешь с ты­сячью эта­жей.

 

уми­ра­ющий бог приз­на­ёт­ся, что не был бо­гом.