Воскресенье
Комната. Безжизненна, оттого печальна.
Грязные стены. Пыльные занавески.
Вне нутра ее душного февраля начало
или январь. Все равно. Парк-полулесок
слишком гол и резок чтобы радовать,
или хотя бы не резать
мутных, как стекла оконные, глаз.
Клепки сугробов застегнуты
из последних сил, полотно
пронизывают стволы. Холодно
им, должно быть. Они и кустов кнуты
не пускают чужих, гуляющих
просто так, и собачников.
Пепельно-серые ветлы-старухи
на костлявой ноге
тянут к солнцу сквозь тучи иссохшие руки
в безмолвной мольбе. Лишив
тощих котов плешивых удачной
охоты, толпа голубей-чердачников
в цепких льдом обожженных лапках
что-то с помойки тащат.
Воробьям на смех.
Грязные стены. Пыльные занавески.
Вне нутра ее душного февраля начало
или январь. Все равно. Парк-полулесок
слишком гол и резок чтобы радовать,
или хотя бы не резать
мутных, как стекла оконные, глаз.
Клепки сугробов застегнуты
из последних сил, полотно
пронизывают стволы. Холодно
им, должно быть. Они и кустов кнуты
не пускают чужих, гуляющих
просто так, и собачников.
Пепельно-серые ветлы-старухи
на костлявой ноге
тянут к солнцу сквозь тучи иссохшие руки
в безмолвной мольбе. Лишив
тощих котов плешивых удачной
охоты, толпа голубей-чердачников
в цепких льдом обожженных лапках
что-то с помойки тащат.
Воробьям на смех.