Зимние каникулы, 8
Почему-то на всех кладбищах одинаково пахнет травой, терпкой, успокаивающей. Умиротворение – вот что вызывает этот запах. И смирение с потерей, с её неизбежностью. Слева от меня растёт небольшая берёзка, а на ней весело поёт незнакомая птица. И так неуместно это радостное щёлканье здесь, среди могил и тишины!
«Словно душа чья-то отзывается», - думаю я.
- Прости нас, бабушка, - шепчу, потому что говорить невмоготу: горло перехватывает, а глаза пугаются слёз, - прости, если можешь! Из-за него и тебя предала! Вот какая я у тебя…
Бабушка молчит. И птица умолкает, слушает.
Кроме меня, на кладбище – ни одного живого, забывает народ дорожку к могилам, только в поминальный день и вспомнят. Как у нас на Украине в день этот все на кладбище идут, девушки наряды готовят, парни спиртным запасаются. Через час-другой все кумовья и братья, откажешься выпить у чьей-то могилы – кровным врагом назовут, в спину плюнут. Пей и не морщись! Пей да закусывай, потому что и закуски на кладбище у нас вдоволь.
Певчие с клироса да священник в рясе пройдут по кладбищу, отслужат панихиду по православным, а навстречу им – духовой оркестр, да пьяненький народ беседу повёл, забылся да и кричит громче, чем батюшка службу правит. Народ печалится и народ веселится. И всё это в одно время и в одном месте.
А тут- тишина, покой… На липе, которая вот-вот зацветёт, пчёлки жужжат, нектара не дождутся. Улитка ползёт по траве, оставляя скользкий след. Куда ты, создание божье? Некому тут тобой любоваться. Вишня молодая побегами своими могилку окружила, бьёт из-под земли зелёным листом, к солнцу тянется, не понимая, что не нужна она здесь, рушит то, что остаётся от человека на земле – плиту могильную, такую дорогую по нашим земным ценам. А цветы на могиле уж по вкусу родственников, тех, кто за ними ухаживает. Может, покойник другое бы посадил, да вот не может, привалили его, присыпали и оставили одного. Лежи себе, дружок! Ни встать, ни возмутиться…
Цветы на могилке свежие, недавно положенные.
- Наверное, кто-то из наших наведывался, - думаю я и кладу свой букетик ромашек, купленный в Москве у электрички.
Ухожу с кладбища, оборачиваясь. А выйдя на центральную улицу, не удерживаюсь и сворачиваю влево. Вот она, Берёзовая улица! Странное название. Странное потому, что берёз здесь нет, одни тополя да акация, раньше ещё здорово цвела сирень, наполняя всю улицу сиреневым туманом, сейчас же кустов почти не осталось. Улица взбирается вверх, отсюда бабушкиного дома не увидишь, но вот ещё несколько шагов и… прямо передо мной балкон, плавающий среди пышных, развесистых деревьев. Неужели это он, бабушкин дом? Сердце вздрагивает: жив! Не снесён!
Ступая медленно, неуверенно, я с каждым шагом приближаюсь, не веря своим глазам, к доброму другу, в котором оставила не только своё детство, но и частицу себя самой. Ау, отзовись! Где ты, Катя?!
Да, он выжил, мой старомодный двухъярусный друг! И слава богу!
На балконе только теперь замечаю я девушку, сидящую в кресле с книгой в руках, она так окунулась в чтение, что сразу становится ясно: студентка, готовится к экзаменам. Начало июня – пора сессий.
Я уже собираюсь уходить, когда раздаётся мужской голос:
- Катя! Пора отдохнуть! Сколько можно сидеть за учебниками?!
- Катя? – останавливаюсь я. – Надо же, какое совпадение!
Девушка со вздохом облегчения откладывает учебник, вскакивает с кресла, тянет вверх руки, потягиваясь и прогибая спину, и опускает глаза.
Даже если бы у неё не было отцовских глаз, я всё равно бы поняла, кто она. Природу не перехитришь.
Калитка хлопает, и из двора выходит мужчина, в руке у него сумка, он спешит куда-то, но, увидев меня, замирает.
