Про Новосибирск
Я иду по ломкому асфальту,
по пушнине солдат Ермака,
и сморкавшийся ветер
завоевывал город. И в сальто
завертевшаяся пыль , прополощет сердца.
Обездвижены серые здания, светит
вспышка солнца от окон хрущевок в глаза,
и ленивые клочья мирской суеты
из чиновъичьих черных сигар я заметил.
Цветы
задыхались в дыму, а врачи
их за это рубили и жгли.
И за место гвоздичек, продрогших -
станут томные розы вдыхать
эти клочья мирской суеты.
Всюду серые, черные, белые рожи.
Деловые мартышки,
что-то ищут, и очень боятся терять,
их закрытые уши внимают орущие рты.
Ну и плюс ко всему, тут больные одышкой
жалеют себя,
привстав на весы.
И с утра каждый дом заблюет тротуары
людьми, ну а люди пойдут, кто, куда.
На дороге коробки с колесами реют туда -
сюда.
Самолет, над землею прошив небеса,
приземляется снова в ангаре,
ну а я
нахлестал вам в диковинной форме свои мемуары.
по пушнине солдат Ермака,
и сморкавшийся ветер
завоевывал город. И в сальто
завертевшаяся пыль , прополощет сердца.
Обездвижены серые здания, светит
вспышка солнца от окон хрущевок в глаза,
и ленивые клочья мирской суеты
из чиновъичьих черных сигар я заметил.
Цветы
задыхались в дыму, а врачи
их за это рубили и жгли.
И за место гвоздичек, продрогших -
станут томные розы вдыхать
эти клочья мирской суеты.
Всюду серые, черные, белые рожи.
Деловые мартышки,
что-то ищут, и очень боятся терять,
их закрытые уши внимают орущие рты.
Ну и плюс ко всему, тут больные одышкой
жалеют себя,
привстав на весы.
И с утра каждый дом заблюет тротуары
людьми, ну а люди пойдут, кто, куда.
На дороге коробки с колесами реют туда -
сюда.
Самолет, над землею прошив небеса,
приземляется снова в ангаре,
ну а я
нахлестал вам в диковинной форме свои мемуары.