Петрович.. Эротика Городско-Деревенская...

- Петрович? Ты один? Чего молчишь, как сыч –

Я видела -

вчера, в амбаре, у кадушки,

Стояли -

ты, и друг твой преданный, Кузьмич,

А с вами две соплячки – дачницы – подружки…

 

Так крикнула Марфутка - безмужняя жена –

Случайно, или нет, пришла на склад к завскладом,

Крик гулко отозвался в каменных стенах,

И от испуга баба уперлась в двери задом!

 

- Я знаю, что ты здесь – немедля выходи!

Не то твоей жене я все в сердцах раскрою –

Как в прошлый выходной ты девок приводил,

И аж с тремя, кобель, здесь тешился любовью!

 

Что энтим городским – ведь в городе, поди,

Холеных мужиков навалено возами,

А ты под мою юбку давно не приходил,

И умываюсь ночью горючими слезами!

 

Что в страшной худобе ты сладкое нашел –

Ты тыкаешь в нее, она пищит зверушкой,

Ужели с тощей дурой так же хорошо,

Как с полненькой, и умной, опытной подружкой?

 

Что-то всколыхнулось, встало у стены,

Пискнуло тихонько – птичкой, или мышкой,

Пригляделась - трое совсем обнажены,

Дышат очень часто, даже очень – слишком!

 

Кто же пожелает такое пропустить –

Вмиг подняла юбку, скинула штанишки,

Но не стала сразу близко подходить –

Понимала – надо выпустить излишки!

 

Ей теперь-то было видно хорошо –

Будто сдернул с глаз тумана кто-то крышку –

Как с одной он вынул, а другой вошел,

Пискнула она, напомнив снова мышку!

 

Одна, освободившись, не стала отходить –

Выпрямилась только, и гладила яички,

А он своей рукою у ней меж ног бродить!

А ноги-то! А ноги! – Как обгорелы спички!

 

А задница у энтой – два остреньких прыща -

Соединили вместе – и Он меж ними тычет!

Уж лучше поимел бы сушеного леща –

Назвать такую бабой, ей богу неприлично!

 

Вот то ли у меня, грудь–то как арбуз!

Что привозил с Кубани Анисим прошлым летом,

А зад – подушкой прет, не зад, а сладкий туз!

Увидит городской, и шасть башкой со света!

 

В трусишках сладкий жар – ты только посмотри!

И запусти сюда натруженную руку,

Вылазить не захочешь, не то что ночь – дня три!

И позабудешь сразу завяленную щуку!

 

Все это, очень нежно лаская клиторок,

Шептала, оголив, две, как арбузы груди,

- Так подойди, родимый, я преподам урок –

Да брось ты эту кильку – она лишь член остудит!

 

И захлебнулся стон, пыль взвИлась по углам,

Испуганно сорвались голуби под крышей,

А он же все гуляет по тощим их задам,

Они же все пищат - заморенные мыши!

 

Но вот одна как будто очнулась ото сна,

Руку убралА, и молча к ней шагнула,

Худющая – как щепка! Ну просто – смерть-красна!

Но ловко так, и быстро, ее вперед нагнула!

 

Стянула до конца крестьянское белье,

Увидев крупный РАЙ вдруг вздрогнула, вздохнула,

И всей ладонью тонкой вошла меж ног ее –

Любой, кто увидал бы - шмякнулся со стула!

 

И запищала Марфа-огуляная мышь,

И зарычала львицей, и стены содрогнулись,

Все! Кончила! И встала на место в складе тишь,

И Марфа девке той башкой меж ног уткнулась!

 

Пошла неразбериха странная совсем –

Кто твердое сосет, и мягкое кто лижет,

И сыпалась от стонов пыль древняя со стен,

И было очень странно – что их никто не слышит!

 

А то бы вся деревня сбежалась поглядеть,

И сбился весь колхоз в одну большую кучу –

Такое невозможно спокойно лицезреть,

И каждый по-соседски такое б отчебучил!

 

И все бы стали сразу Великая Родня!

И стал бы не колхоз – Дорога к Коммунизму,

А сразу, не дождавшись праздничного дня –

Превратился чудом! В Гибель Онанизму!

 

6 Марта 2007 г. (