Адвокатская вдова

Пансион "Виктория"
(Лондон, 1922 г.)
(трагикомедия в стихах)
 
Что представляет пансион!?
Мадам Элизабет Ли Чартер
там водрузившись на качалку-
сквозь чистоту оконных рам
(точнее чистоту окОн)-
игравших девочек в волан,
обругивала не по росту.
Что адвокатская вдова
способна донести потомству!?
 
С ее десятками причуд,
сквозящих около и через.
Ее парик, вставная челюсть
на полке с грудами фаянса,
так омерзительны врачу,
неприхотливым постояльцам.
Ее посредники вовне
из полумрака тайных чувств-
"The Times", серебряный лорнет.
 
Мадам Элизабет Ли Чартер
(в девичестве Элизу Трапп)
пожалуй общество кота
(рагамаффина Сигизмунда)
не растравляло. Чем печальней,
казалась вековая мудрость-
тем предпочтительнее старость!
Ей сколько? Двадцать лет до ста?
А сколько в сущности осталось?
 
В аляповатых кружевах,
в накидке кроличьего фетра
мадам бесстыдно из буфета
(коль засвидетельствовать некем)
хоть и болезненно жевать-
таскала сахар рыжей немки,-
вредя тем самым дряблой плоти
сквозь слово поминая черта.-
Затем порочила девчонок,
живущих в комнате напротив;
 
в веселых платьицах из льна,
они в слезах, в соплях божились-
не выдавая нерешимость-
немецкой подданной, но ей-
сквозь то, что крайне влюблена,
ее посредственный английский-
лишь лился стрекот из дверей.
Она с улыбкой Моны Лизы,
внимала несусветный бред:
 
об искушениях, соблазнах
недобродушной леди Чартер,
которой наравне с клетчаткой,-
потребны сахар, татьбы, сплетни,
сварливость, творческая праздность...
Так исходя из двух последних
пансионеры однодушно,
вотировали сообразным
хранить съестное под подушкой.
 
Что она думала, о ком?
О своем бедном адвокате?
Резбленной липовой кровати,
стерпевшей всех его наложниц.
Да, ее Роджер дураком-
по принципу булавок, ножниц-
был безобразно двоедушен.
Безропотно ее создатель,
его ей вылипил из лужи,
 
а с тем тщеславие двоих:
не пылко любящих, усталых,
ее червлеными устами,
он восторгался лишь плутуя.
Что обезличивало их?
Известность, вычурность, богатство;
капитулирующей даме-
о пуританстве памятуя-
чуть предпочтительней остаться
 
в воспоминаниях. Что вспомнить?
В бюваре вырезку храня,
что юный нарочный ронял-
с дискантом в несколько наречий-
преподнеся в стокгольмский номер.
Ах, Боже мой какой был вечер,
какое красочное небо!
На первой полосе тех хроник:
она, министр, королева.
 
С чего такая нелюбовь
к младым воланщицам и немкам!?
Ее светлейший из моментов,
те испохабили при ней же.
Она наедине с собой,
нередко проявляла нежность
к былому, в частности к портнихе,
та воскресеньями в собор
ей приносила чай и книги.
 
Элизу в отрочестве мать,
уверила: ее принцессе,
ту восхитительную пьесу
с любовью посвятил Бетховен.
Рояль в гостиной. Ночь. Зима.
Играть наказывали бонне
из рук вон плохо понимавшей
такт, партитуры. Их внимать,
ей было как на колокольне,
расстлать хозяйские гамаши,
 
но с тем, особо не ворчала,
особа кроткая сред прочих,
из всех духовных средоточий
ее влекло, пожалуй, чтиво,
впоследствии же леди Чартер,
ее материально чтила,
(впредь именуя лишь Эратой)
воодушевляясь мелочами
историй из препубертата.
 
Мадам Элизабет Ли Чартер,
бесспорно веря в силу чар,
вела доклад среди девчат,
что им положено до свадеб,
в пространстве собственной качалки,
(не помня как чертовок звали),
она звала их Тесс и Ким,
к докладу тонко приобщая
все биографии княгинь
 
причастных к Роджеру любовно,
чья смерть смутила глупых дев
(точнее честных содержанок),
как говорила ее бонна-
касаясь адвокатских дел-
они как платье среди шапок;
в руках любезнейшего бога
ее мирок осиротел
с той телеграммой главпочтамта.
 
Их адвокатское бюро
служило булочной, а сад
из прилегающих мансард,
пожалуй, выглядел плачевно;
когорта маленьких сирот
(продавших души за печенье)
таскала яблоки из хлева;
а ей хотелось все назад:
"она, министр, королева..."