Пиковая Дама
Я видел снова то творение из глины,
Чернее ворона за треснутым окном.
Ее личина ровной тенью из глубины,
Пришла опять, явилась вещим сном.
И чувствовалась жажда мною править,
В сих молодых бесчувственных глазах.
И Богу с Чертом ее душу не исправить,
Тем кто пытался - доставался прах...
И кровь пуская сердцем не спасенным,
Убившись словно птица об край скал.
Умрут все смельчаки на одре оном,
Узревшие потусторонний злой оскал.
А ей, такой погубленной и хладной,
Противореча своей сути ледяной.
В огне родясь, голодною и владной,
Как Феникс, как палящий летний зной.
Она предстанет вновь на поле брани,
Босо ступая по кускам битых сердец.
Из них, как девочка, с игрушками играя,
Не может завершить слово: "КОНЕЦ"!
Она восстанет, распрямивши спину,
Являя взору рвань подертых крыл.
И вновь пойдет, искать себе мужчину,
Будто еще одну начинку для могил...
И знает Небо, знают в преисподней,
Ее все действия спланированы им.
Не сужен ей никто волей Господней,
Никто ей Адом, безразличным, не сулим.
Чернее ворона за треснутым окном.
Ее личина ровной тенью из глубины,
Пришла опять, явилась вещим сном.
И чувствовалась жажда мною править,
В сих молодых бесчувственных глазах.
И Богу с Чертом ее душу не исправить,
Тем кто пытался - доставался прах...
И кровь пуская сердцем не спасенным,
Убившись словно птица об край скал.
Умрут все смельчаки на одре оном,
Узревшие потусторонний злой оскал.
А ей, такой погубленной и хладной,
Противореча своей сути ледяной.
В огне родясь, голодною и владной,
Как Феникс, как палящий летний зной.
Она предстанет вновь на поле брани,
Босо ступая по кускам битых сердец.
Из них, как девочка, с игрушками играя,
Не может завершить слово: "КОНЕЦ"!
Она восстанет, распрямивши спину,
Являя взору рвань подертых крыл.
И вновь пойдет, искать себе мужчину,
Будто еще одну начинку для могил...
И знает Небо, знают в преисподней,
Ее все действия спланированы им.
Не сужен ей никто волей Господней,
Никто ей Адом, безразличным, не сулим.
