Кто живет на моей крыше?
Кто живет на моей крыше?
Сумасшедший и слегка другой,
Где-то там скребутся мыши
И дурман стоит благой.
В рюкзаке не носит Канта,
Сквозь очки он видит мир.
Не похож на музыканта,
На чуме не строил пир.
Ищет радугу повсюду,
Коротышку с золотым горшком.
И подобен дикому этюду,
Будто с дьяволом знаком.
Он из дому не выходить.
Топчет черепицу босяком.
До кипения психику доводит,
Не владеет иностранным языком.
Любит звезды рисовать
И вязать узоры в голове.
Мне не хочется терять,
Оставаться в нищете.
Вроде он не одинокий
И на крыше не живет.
Он и роста не высокий,
Не отправится в полет.
Где же он тогда ютится,
Где он пишет все стихи?
Почему ему не веселится,
Не отмаливать грехи?
Он вторая половина,
Личности что у меня.
Нас связала паутина,
В сумасшествии пленя.
Кто живет на моей крыши?
Или в голове пустой.
Где-то там скребутся мыши,
Кому-то плохо или я плохой.
Сумасшедший и слегка другой,
Где-то там скребутся мыши
И дурман стоит благой.
В рюкзаке не носит Канта,
Сквозь очки он видит мир.
Не похож на музыканта,
На чуме не строил пир.
Ищет радугу повсюду,
Коротышку с золотым горшком.
И подобен дикому этюду,
Будто с дьяволом знаком.
Он из дому не выходить.
Топчет черепицу босяком.
До кипения психику доводит,
Не владеет иностранным языком.
Любит звезды рисовать
И вязать узоры в голове.
Мне не хочется терять,
Оставаться в нищете.
Вроде он не одинокий
И на крыше не живет.
Он и роста не высокий,
Не отправится в полет.
Где же он тогда ютится,
Где он пишет все стихи?
Почему ему не веселится,
Не отмаливать грехи?
Он вторая половина,
Личности что у меня.
Нас связала паутина,
В сумасшествии пленя.
Кто живет на моей крыши?
Или в голове пустой.
Где-то там скребутся мыши,
Кому-то плохо или я плохой.
