мне зажигалка пела хриплым, дырявым, драным голосом в набат.
Искрясь в руке, мне зажигалка пела хриплым,
Дырявым, драным голосом в набат.
Я породнился со стеклом оконным, длинным,
С которым потерпел огромных уйму трат.
Вы можете сказать, что изменился,
Что помутнел, как мыльная вода.
Но извините, я не экспонат чтоб одинаковым во век стоять, пылиться.
Я гладкость, что шершавой стала с посыпи песка.
Я дуростью наполнен детской.
В моей душе запал на
тысячи ночей,
Меня почувствовали истинным лишь единицы,
Для остальных, как был,
Так и остался я никем.
Вы может зря меня судили?
Всех благ и мира вам, толпа!
Мне грустно слышать ваши восклицания,
Вся злость моя, как спала,
Так и спит всегда!
Я со стеклом оконным породнился.
Я сжился с ним в пустыне снов своих.
Мой дом, то место,
Где разрешено лишь близким...
Спать,есть, пить чай и просто быть.
Дырявым, драным голосом в набат.
Я породнился со стеклом оконным, длинным,
С которым потерпел огромных уйму трат.
Вы можете сказать, что изменился,
Что помутнел, как мыльная вода.
Но извините, я не экспонат чтоб одинаковым во век стоять, пылиться.
Я гладкость, что шершавой стала с посыпи песка.
Я дуростью наполнен детской.
В моей душе запал на
тысячи ночей,
Меня почувствовали истинным лишь единицы,
Для остальных, как был,
Так и остался я никем.
Вы может зря меня судили?
Всех благ и мира вам, толпа!
Мне грустно слышать ваши восклицания,
Вся злость моя, как спала,
Так и спит всегда!
Я со стеклом оконным породнился.
Я сжился с ним в пустыне снов своих.
Мой дом, то место,
Где разрешено лишь близким...
Спать,есть, пить чай и просто быть.
