строго в яблочко мишени

ты снова надрываешь связки  голосовые,
а также перепонок 
моих барабанных; 
разбиваешь 
тарелки о стены с грацией
и с последующим, соответственно, 
звуком; 
рваной 

одежды в доме 
становится 
меньше, 
следовательно, 
в чемодане больше
я стою молча:
наблюдаю за полётом вещей вещих, 
вымеряю 
уходящий шаг твой

стучащими каблуками, 
под которыми поселился ранее
существом кротким;
сейчас 
остаюсь таким же:
без тебя — 
только напряжение вырастает — мрачное,
какими началась 
эта война усилиями? 

жили надменно, 
наверное, даже с шиком —
то есть не то чтобы 
громко и ярко, 
просто не обращали внимания
на странных мозгом 
фриков, 
пугая людишек счастьем своим и мечтами 
о будущем — 
о белой арке, 

о платье, цветах: 
обычных и жизни (это о детях);
рисовали наш ежедневник 
лет на двадцать вперёд, 
гуляли в парках, 
смотрели без защитных очков на солнце 
летом, 
и прямо как птицы — 
только с крыльями ломаными — разбегались, 
отпуская себя в, 
подобный звезде на Землю, 
полёт;

а потом так случилось, 
что устали мы;
вдруг — 
звуки áльта угасли 
в бездне лжи и предательств, 
молитва о поцелуе 
ещё об одном — 
призрачная и вечная, 
наша любовь — продукт, 
к сожалению, 
ставший неактуальным, 
ставший похожим 
на свастику:

вроде и сулит свет, 
вроде и светит, 
но сравнивая с главенствующей Звездой 
(может, даже тобой), —
окурок бессмысленный, догорающий почему-то в сером зените, 
за облаками — 
в общем, где-то,
куда я не сверну, 
потому что боюсь 
попасть в место, 
где меня приласкает 
чужой прибой,
твоего вместо.

последняя тарелка 
летит строго 
в яблочко мишени 
комнаты —
связки уже иссякли, 
как истекает срок годности молока;
исчезли 
в движениях грация 
и звук одежды рваной, 
ибо прощай, 
навсегда пока. 

последняя тарелка 
летит строго 
в яблочко мишени — 
мне в голову.