преддверие войны

казарма 
является 
истинным храмом 
храпа, 
который, 
в свою очередь, 
кажется 
грамотной музыкой;
матрасы, 
конечно, — не камень, 
но и не вата,
даже без компромисса —
тут можно и умереть, 
а значит,
довольно уютно...

принимая 
сон в гости, 
наведываются и другие:
собственно, 
те дежурные, 
щёлкающие граммофон, 
холод и ветер, 
серп и коса, 
зной 
без привкусов 
никотина,
звёзды, 
напоминающие 
Мать и Христа, 
приглашающие домой;

дождь или град — 
неразборчиво так 
похожи —
гремят 
военным маршем 
за моим 
прогнившим сыростью
и вязью 
стеклом;
сливаться 
в такт 
роняющей ноги, 
не привыкавшей, 
вялой, сонной, 
глупой и непокорной — 
я надеваю 
сапоги на них 
пытливо, 
пытаясь вбить 
устав 
в своё чело;

порой, кричат, 
угрюмо
свищут пули, 
приказы 
веют в роте 
пустотой, 
нажатие 
ударно-спусковой 
блестит в слезах, 
и будто б 
патрон вот-вот 
утонет 
в чьём-то торсе, 
образовав на месте 
раны 
самый цветочный гной —
и навзрыд привлечёт внимание телефонной трубки...

стрельбище — 
зрелище 
(здесь почему-то 
зовущееся искусством), 
как умение 
сохранить ор
речевою 
бессмыслицей;
учебный вопрос — 
как мою мысль 
заставить 
в однообразную 
превратиться...
с каждым днём, 
более лишены 
культуры 
мои манипуляции с цифрой, 
когда она 
соразмерна 
переменной «икс»;
койка впитала пульс, 
и мне слышно, 
как её сердце 
рвётся в истоки 
реки, 
некогда называемой 
безразлично и равнодушно —Стикс...