Вспомнилось. Я с подругой прилетела на Мертвое море, в Иорданию. С подругой была дочь и со мной была дочь, обе почти пятилетние; в моем брюхе плескались еще две, шестнадцатинедельные. Подруга, чуть профурсетка с медицинским образованием, полагала меня дурой - я, осложненно беременная, поперлась к январскому морю, чья соль жжет, как жестокий сарказм. Тем не менее медицинская Ирка меня опекала, отнимала у меня бокал с вином, не позволяла мне процентов восемьдесят спа-процедур и гнала спать после обеда. Наши дети, влюбившиеся в одного и того же смуглокожего красавца-аниматора Луиса, ничуть не страдали от того, что им разрешается лишь походить по кромке неживой воды. Они мокли в бассейне и выстраивали интриги по соблазнению Луиса, нелогично швыряясь в него яблочными огрызками. 

 

Отель был шикарен, швейцарский Мовенпик, стилизованный под средневековый восточный город теплого бежевого камня. В кустах прятались драгоценные колибри. В крохотных искусственных озерцах плавали ленивые глянцевые рыбы. Красавцы Луисы всё волокли куда-то корзины с тюльпанами. Двадцать процентов доступных мне салонных процедур вкупе с обволакивающим уличным маслянистым воздухом вскоре сделали из меня нереальную красавицу. 

 

Но мне было плохо. Очень. После прилета Ирка, разобрав чемодан, упорхнула в душ; уставшие дети уснули валетом. Я растянулась на безупречной кровати и, щелкнув телепультом, попала на канал Дискавери. Вышедшая из душа румяная Ирка застала середину моей истерики. Я тихо выла, не в силах выключить телевизор. Внутри него жили, страдали, подыхали несколько пар сиамских близнецов. К шестнадцати неделям своей нынешней беременности я побывала на трех УЗИ. Мне было сказано, что у меня бихориальная биамниотическая двойня, одна из двойни точно девочка, другая - вроде бы. Смотря за тысячи миль от УЗИ и грозных русских гинекологов передачу о сиамских близнецах, я решила, что мои внутриутробные вроде девочки срослись головами или животами - хотя этого решительно никак не могло произойти. Ирка, выслушав мои всхлипы, сразу сделалась грозна, как русский гинеколог. Она треснула меня пультом по руке и поволокла в ванну, где сунула меня башкой под холодную воду. Она материла меня так громко, что проснулись дети и заныли про мороженое, фисташковое. 

 

- Идиотка, - шипела Ирка, - насмотрелась всякой чуши, наревелась, теперь стыдно с тобой рядом детей кормить мороженым в дорогом отеле, в приличном обществе!

 

Она, зная о моем техническом кретинизме, зашла к телевизору в тыл и выдернула несколько проводков. 

 

- Детей я увожу, - сказала она мне, - ты в душ. Если я приду - а ты не будешь спать, утоплю тебя в этой грёбаной соленой луже.

 

 

Дети резвились, мигрируя с пляжа в бассейн, из бассейна в аниматорскую. Ирка кокетничала напропалую и училась восточным танцам. Имела успех. Мне снились окровавленные бинты и ошметки гнилого мяса. Я предчувствовала беду. Я больше не истерила, но была настолько тиха и подавлена, что могла бы считаться идеальной арабской женой. 

 

 

В одно утро Ирка сказала:

 

- Поехали. Я заказала такси, пока ты чухалась, что тебе нечего надеть.

 

- Куда? - вяло спросила я. Клубника во фруктовом салате казалась мне прокисшей. 

 

- Река Иордан, - деловито ответила Ирка, не забыв бросить призывный взгляд на огромного араба-постояльца. - Там легче будет тебя утопить. В Мертвом море станешь всплывать пузом вверх.

 

 

Я ожидала райских кущ, непременно с колибри. Но место крещения Христа оказалось отнюдь не пышно-сказочным, каким я себе его вообразила. Низкие скрюченные деревья, рыжая трава. Дощатый шаткий помост. Блёклое безмолвие - я не слышала звука своих шагов. Желтая узкая река совершенно подмосковного вида. Гид что-то трещал на неплохом русском. Ирка вдумчиво кивала. Наши с Иркой девицы, абсолютно тихие, бродили среди уродливых деревьев. Я потрогала кору. И на меня - я почувствовала это впервые в жизни - снизошла благодать. Она окутала меня уверенным спокойствием и чуть толкнула в спину. Я подошла к реке, проигнорировав купель, на которой настаивал гид. Я грузновато опустилась на корточки и зачерпнула святую жидкость. Я прислоняла мокрые руки к лицу снова и снова и говорила про себя - спасибо. Меня уверили, что все будет хорошо. 

 

На обратном пути я смогла обсуждать со своей уже рожденной дочерью индифферентных верблюдов, коих в изобилии паслось на обочине. Мне не было экстатически радостно. Мне было спокойно.

 

 

И все было хорошо. В итоге.