Как-то давно...
...Как-то давно прижился, совсем уже незаметно —
я тогда был обычным его соседом.
Вроде нормальный парень. Может, чуть странноватый.
Он не любил прогулки ночные летом,
он затыкал зимою все щели ватой.
Тощий, как олененок, с мутно-усталым взглядом,
сильно картавил, выглядел виноватым.
Только однажды, в лифте, встретились мы случайно.
Демонов было видно. Демоны, разлетаясь,
двери скребли и пытались выбраться так отчаянно.
Крыльями засучили и тьмою тушили лампу,
свет замелькал, и взгляд находил лишь лапы
сломаные, когтистые. С содраной коркой крови.
Парень смотрел на тварей нежным влюбленным взглядом,
парень ловил их, пихал под пиджак в неволю.
Лечит их безвозмездно, честно и бескорыстно,
тратит на это девять кошачьих жизней,
несколько наших тоже. Любит их всей душою.
Он ведь совсем, к несчастью, от них зависим
этой-своей-повернутою любовью.
— Ты сумасшедший, парень. И путь твой — пропащ и зыбок, —
перечисляю все из его ошибок.
Чайник, склонившись, плачет мятной водой на скатерть.
Он забирает волосы под резинку.
Демоны льют сединой по пшеничным прядям.
Он разливает чай на ободранные колени,
губы в улыбке — криво и слишком-нервно.
— Все ведь в порядке, парень? — спрашиваю. Кивает,
только я вижу, что в его взгляде — бремя.
Только я вижу, кто его взглядом правит.
Он говорит: забота ведь лучшая в мире штука! —
Парень ослеплен, и мне сейчас не до шуток.
Демоны же ластятся к нему, как кошки,
демоны лишь смеются и жрут половину суток,
ядом плюются в спину. Да и не ядом тоже.
Он говорит мне, что день изо дня их видит,
Даже в глаза узнает, вспомнит любого имя
И уверяет: смерть-де они отгонят.
Руки Костлявой тянутся, будто нити,
Парень, к несчастью, мнит себя кукловодом.
28.12.14—13.07.15
