Прошляк
Прошляк — отошедший от воровского закона вор,
но, в отличие от суки, не изменивший ему.
Я в купейном вагоне возвращался с Ростова,
пил один самогонку и тихонько косел.
И, наверное, в Ельне (место помню хреново),
тёмной ночью внезапно ко мне спутник подсел.
Он назвался Володей, бросил куртку на полку
и раскрыл чемоданчик, чтоб сменить барахло.
А как скинул рубаху, я присвистнул негромко,
потому что увидел все наколки его.
На коряжистом теле — синий "фрак с орденами",
купола во всю спину и сияющий крест.
На плечах восьмигранно били звёзды лучами,
а в тигрином оскале отражался протест.
Мой сосед обернулся, ухмыльнулся устало,
я стаканы наполнил, он кивнул и сказал:
"это – жизни расписка, моих ходок кресало,
это — библия сроков, что я в зонах мотал."
Он стакан опрокинул, крякнул, сел на постели
и взглянул за окошко в лик чернеющей тьмы:
"только всё это в прошлом, я теперь не при деле,
я – прошляк, одиночка, без семьи, без братвы.
Не люблю ностальгии, память режет, как бритва,
дни прошли молодые, как под сердцем кинжал.
Хоть крестов на мне много, но не знал я молитвы,
был я вОром в законе, верх на зоне держал.
Гнуть других своей волей — в этом видел я радость,
всем ментам прекословил, а сидельцам грубил.
Я не ведал прощенья, а в добре видел слабость,
каждый день под собою сук нещадно рубил.
Но однажды мне с воли подогнали письмишко,
что маманька болеет и всё ждёт меня, ждёт.
Что ослепла от горя, что гниёт наш домишко
и коль сын ещё помнит, пусть приедет-придёт.
А мне год оставался до звонка в приговоре,
срок с трудом домотавши, я помчался домой.
Мама тихо скончалась на руках моих вскоре,
так один я остался со своею судьбой.
И решил завязать я, стал в колхозе водилой,
дом поправил-покрасил и осилил нужду.
Повенчался на пасху с поварихой Людмилой,
но тут вышла малява, что на сход меня ждут.
Воровские законы всем грехам знают цену,
воровскую корону я с навозом смешал.
Сходка долго крутила приговор за измену,
но убить не убили, дали мне по ушам.
И теперь вот прошляк я, человек из могилы,
вскоре с бабой расстался, суеты не терплю.
Не живу — существую, нет ни воли, ни силы,
всё о чём-то тоскую и ночами не сплю".
Мы курили-молчали, утро влезло прохладой,
он не чокаясь выпил и исчез навсегда.
Вор хотел выйти к раю по дороге из ада,
но с такими крестами не пускают туда...
но, в отличие от суки, не изменивший ему.
Я в купейном вагоне возвращался с Ростова,
пил один самогонку и тихонько косел.
И, наверное, в Ельне (место помню хреново),
тёмной ночью внезапно ко мне спутник подсел.
Он назвался Володей, бросил куртку на полку
и раскрыл чемоданчик, чтоб сменить барахло.
А как скинул рубаху, я присвистнул негромко,
потому что увидел все наколки его.
На коряжистом теле — синий "фрак с орденами",
купола во всю спину и сияющий крест.
На плечах восьмигранно били звёзды лучами,
а в тигрином оскале отражался протест.
Мой сосед обернулся, ухмыльнулся устало,
я стаканы наполнил, он кивнул и сказал:
"это – жизни расписка, моих ходок кресало,
это — библия сроков, что я в зонах мотал."
Он стакан опрокинул, крякнул, сел на постели
и взглянул за окошко в лик чернеющей тьмы:
"только всё это в прошлом, я теперь не при деле,
я – прошляк, одиночка, без семьи, без братвы.
Не люблю ностальгии, память режет, как бритва,
дни прошли молодые, как под сердцем кинжал.
Хоть крестов на мне много, но не знал я молитвы,
был я вОром в законе, верх на зоне держал.
Гнуть других своей волей — в этом видел я радость,
всем ментам прекословил, а сидельцам грубил.
Я не ведал прощенья, а в добре видел слабость,
каждый день под собою сук нещадно рубил.
Но однажды мне с воли подогнали письмишко,
что маманька болеет и всё ждёт меня, ждёт.
Что ослепла от горя, что гниёт наш домишко
и коль сын ещё помнит, пусть приедет-придёт.
А мне год оставался до звонка в приговоре,
срок с трудом домотавши, я помчался домой.
Мама тихо скончалась на руках моих вскоре,
так один я остался со своею судьбой.
И решил завязать я, стал в колхозе водилой,
дом поправил-покрасил и осилил нужду.
Повенчался на пасху с поварихой Людмилой,
но тут вышла малява, что на сход меня ждут.
Воровские законы всем грехам знают цену,
воровскую корону я с навозом смешал.
Сходка долго крутила приговор за измену,
но убить не убили, дали мне по ушам.
И теперь вот прошляк я, человек из могилы,
вскоре с бабой расстался, суеты не терплю.
Не живу — существую, нет ни воли, ни силы,
всё о чём-то тоскую и ночами не сплю".
Мы курили-молчали, утро влезло прохладой,
он не чокаясь выпил и исчез навсегда.
Вор хотел выйти к раю по дороге из ада,
но с такими крестами не пускают туда...
