Как жизнь могла?
Жизнь, распадаясь на боль и сахар,
Мерно расходится по стихам.
Кто в её поле был первый пахарь:
Ева, Адам, или бедный Хам?
Время идёт, разделяя стрелкой
Секунды улыбок с часами слёз.
Время не лечит ни клизьмой, ни грелкой,
Только дурманит размахом грёз.
Там, где сегодня пустые дали,
Завтра стоят, белоснегом слепя,
Голые стены, что нам не дали
С небесной глади сорвать цепя.
Странные мысли приходят к странным
Людям, что ходят средь мягких стен:
Право на правду считают возбранным,
Если дело касается честных цен.
Тысяча лет между взглядом и тенью,
Лягшей на землю с пуховых ресниц.
Ночь, каждый раз претворяясь денью,
Из книг вырывает десятки страниц.
Где тот шаблон, на котором чудо
Рождения выше, чем страх любви?
Звёзды - рассыпанный рис на блюдо,
Что пачкалось в солнечной тёплой крови.
Плох тот поэт, что не видел моря,
Утренних кладбищ и блеска тьмы.
Разве то жизнь, где нет капли горя,
Чтобы запить килограмм сурьмы*?
Старые сказки уходят за снами
В ночь. Кто найдёт их теперь, когда
Нет времени помнить, что будет с нами
Через бегущие прочь года?
Как ты могла обвести нас мелом,
Сделать из нас чёрно-белую слизь?
Смерть всё равно где-то в общем и целом
Лучше, живее и проще, чем жизнь.
Мерно расходится по стихам.
Кто в её поле был первый пахарь:
Ева, Адам, или бедный Хам?
Время идёт, разделяя стрелкой
Секунды улыбок с часами слёз.
Время не лечит ни клизьмой, ни грелкой,
Только дурманит размахом грёз.
Там, где сегодня пустые дали,
Завтра стоят, белоснегом слепя,
Голые стены, что нам не дали
С небесной глади сорвать цепя.
Странные мысли приходят к странным
Людям, что ходят средь мягких стен:
Право на правду считают возбранным,
Если дело касается честных цен.
Тысяча лет между взглядом и тенью,
Лягшей на землю с пуховых ресниц.
Ночь, каждый раз претворяясь денью,
Из книг вырывает десятки страниц.
Где тот шаблон, на котором чудо
Рождения выше, чем страх любви?
Звёзды - рассыпанный рис на блюдо,
Что пачкалось в солнечной тёплой крови.
Плох тот поэт, что не видел моря,
Утренних кладбищ и блеска тьмы.
Разве то жизнь, где нет капли горя,
Чтобы запить килограмм сурьмы*?
Старые сказки уходят за снами
В ночь. Кто найдёт их теперь, когда
Нет времени помнить, что будет с нами
Через бегущие прочь года?
Как ты могла обвести нас мелом,
Сделать из нас чёрно-белую слизь?
Смерть всё равно где-то в общем и целом
Лучше, живее и проще, чем жизнь.