Бабье лето
Алексей в задумчивости почесал затылок. Как поступить? Поддаться на уговоры единоутробной сестры Есении и взять ее сомнительного папашу на работу в автомастерскую? Или, найдя отговорку, отказать? Второй вариант более заманчив. Сколотить бизнес Лешке помогла именно такая особенность характера, как рациональность мышления. Эмоции только мешают.
— Сенька, извини, у твоего отца нет ни малейшего опыта. Он не то, что в двигателях не разбирается, даже в моделях автомобилей разницы не улавливает.
— Но он же музыкант, Леш, личность творческая, – уговаривала Есения. — Конечно, на ремонтные работы его не поставить, но на мойку автомобилей вполне можно.
— Тогда придется кого-то из постоянных уволить, — твердо стоял на своем Алексей.
— Но ему же нечего есть, — заплакала девушка.
Спустя полчаса Есения бодро шагала к общежитию. Дожмет она брата, непременно Лешка трудоустроит папу. Иначе не отстегнул бы приличную сумму в попытке откупиться. Значит, совесть мучает.
Все-таки здорово иметь взрослого брата! В детстве Есения обижалась, что брат нечасто наведывался домой. Наверное, Леша до конца не простил маму. Понять его можно. Ушел в армию, а мама, пока он в строю маршировал, Есению родила, от залетного музыканта, который моложе мамы на пятнадцать лет.
Эту историю Есения знала урывками. Что-то подружки донесли, подслушав взрослые сплетни, о чем-то крестная проболталась. Когда у Леши собственные дети появились, брат оттаял, о маме и сестре начал заботиться. Только вот отца Есении, Влада, с которым девушка случайно на вокзале познакомилась, брат в распростертые объятия принимать не спешил.
Есения свернула в сторону парка. Нужно отыскать папу и передать ему денег на ночлежку. Пригласила бы к себе в общагу, помыться и отоспаться, но консьержка — чистый цербер, родного отца не впустит.
Хотя родство еще доказать нужно, тем более что фамилии в паспортах разные, да и отчество у Есении не Владиславовна, а Николаевна. Колей дедушку звали. Мама, обидевшись на любовника, бросившего ее беременной, постаралась вычеркнуть Влада из своей жизни и жизни ребенка.
Только ничего у мамы не вышло, разлюбить молодого красавца не смогла. Как иначе объяснить тот факт, что все детство мама пела дочери песни папы? Особенно часто «Заметался пожар голубой» на стихи Есенина. Эту песню, про любовь хулигана, отец маме посвятил в пору ухаживания, наложил на мелодию собственного сочинения. Благодаря музыке Есения и догадалась, что под личиной не совсем опрятного и не очень трезвого вокзального певца скрывается ее отец.
Судя по тому, как лучезарно поблескивали глаза отца, сегодня он тоже принял на грудь. В октябрьском парке было малолюдно, да и прохожие спешили пройти мимо. Разве что пара десятилетних пацанов, хихикая, швырнули в коробку, стоящую у ног Влада, несколько мелких монет, да сухонькая бабуля сунула пятидесятирублевую купюру.
— Сыночек, «Старый клен» исполни, — попросила женщина.
Некоторое время Есения наблюдала за парным исполнением. Бабуля подхватила парящий отцовский тенор дрожащим тонким голоском. Эх, папа, с таким талантом и на утеху улицы!
Есению не оставляла надежда, что отец устроится петь в ресторан. Только в заношенных джинсах и сомнительной чистоты куртке в подобные заведения не очень сунешься.
— Не переживай, Есения, — беззаботно отвечал Влад, — на сигареты, перекус и ночлег я себе как-нибудь заработаю.
Знает Есения это «как-нибудь»! Пару раз отец на лавочке в этом самом парке ночевал. Пока еще тепло, но скоро задождит. Как солнечную погоду осенью в простонародье называют? Ах, да, «бабье дето». Мама недавно о нем упомянула, когда Есения предложила пустить отца пожить к ним.
— Отцвело мое «бабье лето», доченька. Когда «ягодкой» была сорокапятилетней, понадеялась, что судьба меня одарила женским счастьем. Только быстро оно отцвело. А вот горечь до сих пор чувствуется.
Честно говоря, Есения сегодняшних родителей в качестве пары и не воспринимала. Даже смутилась, представив, как Влад целует морщинистое мамино лицо.
— Мама, но я не о вашей женитьбе толкую. Пусть отец в моей комнате живет, я же все равно в городе учусь.
— А я его содержать должна? Влад же, кроме гитары и стакана, ничего в руках держать не умеет. Вернее, не хочет.
Есения набрала полную грудь воздуха, готовясь привести новые возражения, но крестная, присутствующая при разговоре и до сих пор скромно сидевшая в уголке стола, решительно встала.
— Сенька, проводи меня.
Только вышли на улицу, крестная громким шепотом принялась отчитывать девушку.
— Думаешь, легко женщине принять свое увядание? А ты матери соль на рану сыпешь, под бок ей молодого мужика подсовываешь. Когда мать еще в соку была и тебя носила, Влад ею побрезговал, бросил. А что о сегодняшнем дне толковать? У нас с твоей матерью уже осень!
— Осень тоже красивая бывает, золотая, багряная, — упрямо гнула свое Есения. — И женщина стареть может изящно, нужно только ухаживать за собой.
— Да не в уходе дело, глупая. Если у женщины надежный тыл, любовь имеется, она красиво и состарится. А вот взять нас с твоей мамой, одиноких баб. Мы, как сухой лист на дереве, скукоживаемся, и красота осеннего парения нам не светит.
И вообще, Сенька, держалась бы ты от Влада подальше. От него одни неприятности, помяни мое слово.
После этого разговора Есения к матери больше с просьбами об отце не приставала, но участие в его судьбе не прекратила. Стипендия небольшая, но мама деньги давала, и брат не обижал. Половину Есения обязательно относила отцу, тайком от близких.
— Спасибо, — смуглое бородатое лицо расплывалось в улыбке, и Есения замирала, любуясь. Какой же красивый у нее отец! Наверное, он и маму подкупил этим очарованием. — Я тебе обязательно все верну. Давай вместе споем?
Есения обещанию вернуть деньги не верила, но согласно кивала. С отцом она пела неоднократно, каждый раз нервничая. Опасалась не того, что сфальшивит, слух и голос у девушки были отменными, и во время ее уличных исполнений всегда собирались люди, не скупящиеся на аплодисменты и пожертвование. Только бы брат не увидел! Лешка ее сразу предупредил.
— Против твоего общения с Владом не возражаю, но в уличную певичку превращаться не смей. Поступила в свой театральный — выступай на сцене, а не в подворотне.
Но и отказывать отцу не хотелось. Совместное пение сближало, роднило, дарило то ощущение отцовской любви, которого так не хватало в детстве. Только Влад родительских чувств не проявлял, даже дочкой не называл, хоть и безудержно радовался, когда узнал о родстве. Неужели Есения нужна ему только из-за денег? Девушка гнала эту мысль. Однако, успела заметить заинтересованный взгляд отца, направленный на ее ладонь с зажатой купюрой.
— Вот, брат передал, — неловко протянула Есения деньги отцу. Мужчина же стеснения не выказывал, выхватил купюру, подарив дочери очередную неподражаемую улыбку. — Только, папа, с работой в автомастерской ничего не получилось. Но это пока, Лешка обязательно что-нибудь придумает.
— Ну и ладно, — беззаботно отмахнулся Влад. — Давай из есенинского на пару споем? «Годы молодые», например — предложил отец, и по парку понеслась пронзительная песня:
«Годы молодые с забубенной славой,
Отравил я сам вас горькою отравой…»
Есения подхватила куплет, при этом размышляя о том, как похожи давно почивший поэт и ее отец. Поблекшие от вина глаза, кабаки и дороги, больничные койки и оставленные им женщины и дети. Разница только в том, что у отца ребенок один.
— Великолепно! Девушка, у вас чудесный голос!
На Есению восторженно смотрел взрослый симпатичный парень.
— Вам в консерватории нужно петь, а не на улице, — попенял он, протягивая руку девушке. Другой он небрежно бросил несколько купюр в папин коробок. Есении показалось, что в быстром взгляде, адресованном парнем Владу, промелькнуло презрение.
Только Влад на это не обратил внимание. Мужчина торопливо начал сгребал деньги. Есении впервые стало стыдно и за отца, и за себя. Вдруг этот парень подумает, что она поет за деньги? Собственно, так это и есть, но деньги же для папы. Не отчитываться же в этом незнакомцу!
— Вы такой же зануда, как мой брат, — маскируя замешательство суровостью, ответила она. — Для настоящего искусства не требуются софиты, и признательная публика может оказаться в любом месте.
Прозвучало глупо и высокопарно, но парень в ответ искренне извинился.
— Просто хотел сделать комплимент, вышло неудачно. Обещаю ваше увлечение бардовскими песнями больше не обсуждать. Позволите загладить вину мороженым?
Есении очень захотелось мороженного, и непременно в компании этого парня. Только отца бросать было неловко. Есения обернулась к Владу, но тот уже торопливо шагал в сторону пивнушки. Даже не удосужился попрощаться.
***
В парке Есения больше не пела. Не до уличных выступлений, когда чуть ли не каждый вечер у тебя свидание с Егором, тем парнем из парка, да и с отцом встречаться сейчас не хотелось. Жгла обида за то, что папа помчался пропивать деньги, ссуженные Есенией, не озадачившись вопросом, с кем ушла дочь. Разве настоящие отцы так поступают? Ничего, закончатся средства — сам позвонит.
Егор Есении очень нравился. Правда, их отношения были скорее дружескими, чем любовными, дальше поцелуя в щечку дело не шло. Когда Есения, расхрабрившись, при прощании запрокинула голову, намекая на настоящий поцелуй, Егор мягко отстранился.
— Ты еще маленькая, не будем торопить события. Лучше расскажи, почему ты в театральный решила поступить.
— Бабушка невольно постаралась, — пожала плечами немного обидевшаяся на холодность парня Есения.
— Рассказывай, мне интересно, — заверил Егор.
— В бабушкиной деревне телевизор имелся только в двух семьях. Бабушке с ее подружкой страсть как хотелось к голубому экрану приникнуть. В гости счастливые обладатели чудо техники не зовут, напрашиваться неловко. Не выдержали, постучали в избу, какая к ним была поближе.
Хозяева были с норовом, но войти разрешили. Девчонки только обувь скинули, пальтишки постеснялись. Присели на табуретки перед экраном и как завороженные в него уставились. Новости, спортивная передача, концерт — смотрели без разбору с открытыми ртами. Жарко, пот под верхней одеждой струился, но сидели тихо, терпели.
Хозяин с ними телевизор смотрел, лежа на кровати. Потом ноги спустил, крякнул:
— Ну, пора и честь знать!
Выпроводил. Ушли, не досмотрев концерт, на котором под звуки фортепьяно школьница примерно их возраста в белоснежном фартучке и с пышными бантами в косичках танцевала красивый вальс. Временами камера перемещалась в зал, и показывали восхищенные лица зрителей. Как они, наверное, аплодировали той девочке!
Через пару дней снова в этот дом сунулись, только в этот раз их за порог не пустили.
— Будя с вас, — фыркнул хозяин, —кинобанки не завезли!
Потоптались в нерешительности и в дальний конец деревни двинули. Там люди попроще жили, включили им голубой экран, а сами хозяйство пошли управлять. И опять девочки завороженно смотрели все подряд.
Потом постепенно все телевизорами обзавелись. Хозяйки старались пораньше с делами управиться, чтобы художественный фильм перед сном успеть посмотреть. Но тот концерт с вальсирующей школьницей бабушка забыть не смогла, и придумала, что на нее тоже невидимая камера направлена. С той поры стала на себя вроде как со стороны смотреть. Как осанку держит, как разговаривает…Артисткой себя увидела, одним словом. Только не сложилось. А я вот к бабушкиной мечте пошла.
— Познакомишь с ней?
— С бабушкой? Да ты что, она умерла давно, у меня и мама уже пожилая, я поздний ребенок. А вот с братом свидеться можно, он приглашал.
Лешка действительно расспрашивал у сестры о ее поклоннике, но Есении и рассказать было нечего. Егору двадцать шесть. Фамилия? Не спросила. Если бы разговор с братом сегодня состоялся, то добавила бы, что и у Егора была замечательная бабушка.
Егор, в ответ на откровенность Есении, поделился собственными воспоминаниями. Лет в пять умудрился потянуть на себя сковороду с кипящем маслом, в котором «оришки» жарились. Как, Есения не знает, что это за блюдо? Его еще хворостом называют, тесто на кефире. Эх, ты, артистка, в кулинарный надо было поступать!
Колготки стянули с кожей, но бабушка не растерялась. Затопила нежарко баню, налила в таз воды и не круто соль развела. Усадила внука на колени и через ситцевую тряпку веником, замоченным в этой воде, парила. Не за раз, но все ожоги ушли, кожа наросла. Даже шрама не осталось.
Лешка, не иначе как от волнения, при знакомстве представился по имени-отчеству. Гость, пожимая руку, в ответ отрекомендовался Егором Владиславовичем. Вскоре взаимная чопорность испарилась, общий язык мужчины нашли быстро. Лешка обернулся к сестре:
— Сенька, у меня один из парней в армию уходит, так что зови своего папашу. Так и быть, пусть у меня поработает.
— У вас разные отцы? — удивился Егор. — А когда ты меня с папой познакомишь, Есения?
— Да вы уже, собственно, знакомы, это тот мужчина, с которым я пела в парке, — радостно пояснила Есения, и тут же испуганно бросила взгляд на Лешку. Надо же было так проговориться!
— Ты пела на улице? — рассвирепел брат.
Что тут началось. Лешка орал, Есения плакала, Егор молчал. На его лице отражалась масса сменяющих друг друга чувств. Недоумение, шок, растерянность, ужас.
— Я пойду, — побледневшими губами выдавил он.
— Когда мы встретимся? — вскинула испуганные глаза девушка.
— Не знаю, стоит ли, — горько усмехнулся Егор и быстро ушел прочь.
***
Мама с крестной бесконечное число раз пересматривали фильм «Москва слезам не верит». Есению эта страсть к советскому кинематографу всегда приводила в недоумение. Скучно же смотреть то, что знаешь наизусть!
Но сейчас она почувствовала себя главной героиней картины. Сидит на продавленном диване мастерской брата, рыдает. Лешкина жена уговаривает выпить воды, рядом бестолково снуют племянники. Брат, сменивший гнев на милость, выспрашивает подробности. Что он хочет услышать? Про шрам от аппендицита? Не дошло до этого. Ни фамилии, ни номера телефона…Только размытое место работы — полиция. Отделений-то сколько в городе!
— Найду, — пообещал брат и схватился за трубку. Есении же страстно захотелось услышать мамин голос.
Выслушав по телефону несвязный дочкин рассказ, мама без сил опустилась на стул.
— Доченька, полагаю, фамилия этого парня Дудин. У Влада есть сын от первой жены, зовут Егор. Ему лет двадцать пять, может чуть больше. Да, он твой брат.
***
В детстве Егор жаждал найти родного отца. Хотелось доказать нерадивому родителю, какой у него послушный, умный, талантливый сын. Разве можно бросать таких детей? Хотя претензий к отчиму не было, повезло, мировым мужиком оказался.
Во взрослой жизни это желание истлело, но отец сам нарисовался на горизонте. Вернее, попался на глаза протокол об административном нарушении Дудина Владислава Сергеевича. Распитие спиртных напитков в общественном месте, то бишь городском парке. Постовой, оформлявший документ, пояснил, что певец всю жизнь бродяжничает. Прям как биологический отец Егора. Движимый любопытством, Егор направился в облюбованный Владиславом сквер.
А там, рядом с предполагаемым родителем, он увидел тоненькую девчонку, распевающую песни на есенинские стихи. Сомнений не осталось, мама рассказывала, что это основной репертуар его отца. Видеть отца разом расхотелось, закипела злость. Только эту глупышку с удивительным голосом нужно с улицы забрать, спасти от бродяги-родителя. Чем он ее соблазнил? Вдруг у них близкие отношения?
Задать мучавший вопрос Есении он не посмел, да и девушка обходила инцидент в парке молчанием. Есения Егору понравилась, но чувство отличалось от тех, которые он испытывал к красивым девушкам. Хотелось ее защищать, оберегать, но не более. Неужели интуиция сработала? Славно, сберегла от инцеста.
Только девчонка в него явно влюблена! Не смог в мастерской Алексея признаться в открывшейся правде, трусливо сбежал.
***
Владислав чувствовал себя омерзительно. Во-первых, дико замерз, проведя ночь на сырой лавочке. Во-вторых, мучали спазмы пустого желудка. В-третьих, Есения не приходит который день. И позвонить ей нельзя, денег на счету нет. Да и разряжен телефон. Бросила отца, предательница!
Хотя нет, показалась в конце аллеи. Наконец-то! Влад приосанился, нацепил на лицо улыбку.
Девушка шла не одна. Влад вглядывался в лица ее спутников. Один, постарше, широкоплеч и белокур, второй, помоложе, напротив, тонок в кости, волосы темно-каштановые. Где-то он его уже видел. А, точно, этот парень ему кругленькую сумму подкинул за песню!
— Доченька, что же ты меня бросила? — заворковал Владислав, — я скучал. — Приветствую вас, молодые люди!
Есения, услышав обращение, которого так жаждала, дернулась, словно от пощечины.
— Ну, здравствуй, папочка, — ухмыльнулся темноволосый.
Влад переводил недоуменный взгляд с этого парня на Есению. Машинально отметил, как они схожи меж собой… и им, Владом.
— Меня крестная предупреждала, что от тебя одни неприятности, но я не послушала. Чуть до беды не дошло. Хотя, в конечном итоге, я нашла своего брата. Теперь у меня их два. Прощай.
Троица удалялась. Ошарашенный Влад долго смотрел им вслед, а в голове бестолково крутились слова песни, последней, которую он исполнил вместе с Есенией:
«Встал и вижу: что за черт — вместо бойкой тройки
Забинтованный лежу на больничной койке.»
