Проводы

Батон крошился прямо на гуано,

частил нервозно голубиный клюв,

на выдохе вдыхались полстакана

и розовел отсроченный абсурд.

 

В церковной луже отражались звоны,

трамвай не шёл, а ноги – не могли,

и жёлтый не сменялся на зелёный,

пока в гвоздиках цинковый везли.

 

В заторе блажь куражилась досужно

лексемами из матерных корней,

скучал таксист из «братского» подбрюшья,

шестой намаз нашёптывая в день.

 

Облезлый евнух с шильдиком на ухе

скулил молчком во взгляде шерстяном,

из рук не брал, ловил миазмы кухонь

и собирался в поминальный дом.

 

Торговка сглазом демоса родного

последний рубль за горькую ждала,

и маркером расчерченные брови

не придавали должности ума.

 

«Ещё сто грамм» в обшарпанной таверне

ни разу от цирроза не спасли,

лишь ради Бога, в долг избыток скверны

в больном костре поддерживал угли.

 

С заздравного настенного экрана

в глаза и уши затекал елей,

и озеро в лебёдушках скучало

по подзабытым проводам вождей.

 

Кривилась гладь эвклидова пространства

с прошившей небо свежей полосой –

уставший МИГ за посягнувшим гнался,

предвидя в завтра непосильный рой.

 

Пустея, город вслушивался в звуки

до срока не добравшейся войны,

и пьяный ангел в падшем переулке

мочился на прощание в штаны.

 

По брёвнышку последняя Цусима

имперский стяг калила добела –

признать позор противилась гордыня,

а правда правом сильного была.

 

2024