Тапки
Ушёл сумасшедший из госпиталя
на зов материнской утробы.
И осень блукала особенная –
под тёплые в тапочках ноги.
Лохматый облаять отваживался –
опешил, не встретив испуга.
Пропащий октябрь раскачивался
листами пустых парашютов,
каштанами воздух простреливался…
всем парком признав окружение,
нарядная гвардия смешивалась
с истлевшими ранее пленными.
Он брёл по наитию-азимуту
подальше от игл бесконечных,
споткнулся, проспект перешагивая,
запутался в матерной встречке.
А сверстники вслед оборачивались,
смартфонное дно обнажали,
и, ширя зрачки, расхохатывались,
брезгливо на хлеб предлагая.
Их души, лукавым прополотые,
уже не откосят в больницах
и даже продрогнут под ворогами
в сожжённой светлейшим столице,
когда в предрасстрельной угодливости
окрестятся слева направо.
Но галки вспорхнут… в новой поданности
и сгаснут в набитых канавах.
Пока что… бравадой увещанное,
кренилось гламурное царство,
и курочки прокукарекавшие
стращали плутонием в яйцах.
Больной улыбался, чуть вздрагивая,
стал гумусу безынтересен,
спешила машина засватанная
с дежурным по психогенезу.
Обрывками память шагреневая
по капле стекала в ливнёвку:
вчерашняя банка вареньевая
на круг не чета поллитровке,
соседские яблоки радостнее
ремённой отеческой порки,
лихое ребячество сладостнее
любой возмужавшей концовки.
* * *
То череп прилежно потрескивает,
играет в ушах перебором,
то слёзка щетинку прореживает,
выветриваясь с перидолом.
* * *
Ушёл сумасшедший из госпиталя…
Прозрейте, поддёрните нимбы! –
под левой подмышкой наколотая
в подвале бойцу перелита,
в хвосты самолётов разинутые
мозгами на вынос носилки,
и крестик исходом консилиума
оборван и брошен на плитку.
Война! ты проворней, чем прадедова –
хватило неполной недели
на вспышку, уродство негаданное
и жизнь от горшка до постели.
Когда миросильные выстрадают
учтивым терпеньем победу,
познаем безумие истинное,
одарим Сибирью планету,
и выпорхнет лучик трепещущийся
из общей палаты под святки,
оставив тебе лишь завещанные,
от ног ещё тёплые тапки.
2024
