Шагирт. Глава 9. Закат столетия

20 апреля 1794 года императрица нежилась под лучами утреннего солнца и любовалась стоящим напротив неё стройным двадцатисемилетним генералом: чувственные губы, влажный зовущий взгляд, шейный платок и парик излучали белизну и подчёркивали нежность, молодость и красоту….

Не утерпела,- так захотелось дотронуться до его бархатистой кожи, сглотнула и ласково и протяжно прошептала:

- Платоша, поди-ка ко мне….

Нетерпеливо ожидала сидя за столиком и старательно унимала появившуюся одновременно с желанием, дрожь в теле. Однако стук в дверь и голос главы дипломатического ведомства графа Александра Безбородко заставили отложить задуманное и повернуть голову к двери.

- Ваше Величество, срочная информация из Речи Посполитой, - и после кратковременной заминки, добавил, - не терпит отлагательства.

-Ты как всегда, Александр, не вовремя. Но, что поделаешь, рассказывай…, что там Осип пишет.

Граф замялся и начал было, уперевшись взглядом в Платона Зубова:

-Государыня, сообщение государственной важности и личное…

Но Екатерина прервала его:

-Рассказывай…. Генерал-поручик Зубов должен знать и участвовать в рассмотрении дипломатических вопросов и в управлении государством….

Послом в Речи Посполитой в начале 1794 года Екатериной был назначен уже возрастной, но колоритный немецкий барон Осип Андреевич Игельстром, который не имел обширных связей в польском обществе и, тем более источников информации и агентов, но сразу же устремился навязать полякам свою волю. Однако скоро его желания резко изменились, так как влюбился в замужнюю и ветреную графиню Гонорату Залусскую, первую красавицу Варшавы, а влюбившись, взял на полное содержание, поселив в здание российского посольства. Барон настолько полюбил графиню и, особенно её утреннее пробуждение, когда она открывала очаровательные глаза и, приподнявшись, вытягивала прекрасное налитое тело, которое сводило с ума, что как мог, хранил её сон и оттягивал наступление этого страстного для него момента наслаждения. Для этого, он приказал ограничить движение около посольства для пешеходов и карет и укрыть улицу толстым слоем соломы.

От своей возлюбленной графини Осип и узнал однажды в постели о подготовке поляков к восстанию и сразу же отправил информацию императрице Екатерине II, а следом несколько депеш её всесильному молодому фавориту, светлейшему князю Платону Александровичу Зубову. Екатерине II он сообщал о зреющем в Польше восстании и называл некоторых зачинщиков, а Зубова просил направить дополнительные войска для усиления Варшавского гарнизона. Но ему отказали в просьбе, указав, что имеющиеся русские солдаты сумеют обеспечить безопасность в городе, а барону подобает держаться смелее в таких делах и не трусить.

Безбородко было известно о личных депешах, направленных польским послом в адрес Платона Зубова и он хотел обратить внимание императрицы на их содержание. Но, сегодня ранним утром примчался один из его осведомителей и шепнул графу о том, что в столицу только что спешно, из польской миссии, прибыл старший брат фаворита Николай Зубов, который говорил о каком-то восстании в Варшаве и с минуты на минуту должен явиться сам с докладом к императрице.

Екатерина нетерпеливо повысила голос:

- Начинай граф, не томи…, некогда нам. Что на этот раз сообщает Осип Андреевич?

Александр Безбородко некоторое время помолчал и, решив не рисковать, на требовательный взгляд императрицы осторожно начал:

- Ваше Величество, это сообщение не от посла и касается не только Варшавы…, от генерал-майора Зубова….

Платон Зубов удивлённо вскинул голову, всматриваясь в глаза графа.

- Что там произошло? Говори уж! - Екатерина начала раздражаться.

Однако в этот момент камергер сообщил, что прямо из Варшавы прибыл граф Николай Зубов.

Генерал-майор, несмотря на дальнюю, длительную дорогу и запылённый мундир, выглядел свежим и сразу же энергично начал докладывать по существу:

-Ваше Величество! Государыня! В Варшаве на заутреню, в Великий четверг, поляки напали на безоружных солдат и офицеров, идущих на службу в храмы и устроили кровавую резню. Многих мы потеряли в тот день. Двое суток пытались защищать посольство от яростных атак безумных поляков, израсходовали все боеприпасы, а на третий день насилу уговорив барона атаковать бунтовщиков, прорвали кольцо окружения и с большими потерями вышли к союзникам. Из прусского лагеря я немедленно отправился с докладом к Вашему Величеству. Поляки выбили из города все наши полки и присоединились к восстанию генерала Костюшко в Кракове. По пути сюда мне стало известно о подобном нападение и в Вильно, где побили многих…. Но и там нашёлся храбрый офицер – майор Тучков, который собрал часть войска и вывел из города.

Помолчал и после паузы продолжил:

-А комендант Вильно генерал-майор Николай Арсеньев взят в плен, посольская миссия в Варшаве разгромлена…. Слава Богу, Осип Андреевич живой и здоровый…. у графини….

Хотел продолжить, но увидев, как лицо императрицы начало краснеть, а взгляд наполняться несвойственной злостью, прервался на полуслове и склонил голову.

Екатерина с силой ударила ладонью по столу:

-Старику повезло, что я помню его прежние заслуги! Срочно отправляйте депешу о назначении графа Румянцева главнокомандующим – пусть накажет коварных поляков!

Получив указание императрицы, Румянцев вызвал Суворова с турецкой границы и без согласования направил его с десятитысячным корпусом на Буг. С этого времени удача отвернулась от восставших поляков, сражающихся за свою государственность, старую конституцию, шляхетские вольности и свободу.

После очередного поражения в войне Речи Посполитой с союзными войсками, один из командиров трёх дивизий польской армии, бывший бригадный генерал американской армии, литовский шляхтич Тадеуш Костюшко бежал во Францию, какое-то время пытался там вовлечь французов в войну с Пруссией и Россией, но безуспешно. Зная, что значительная часть шляхты, внешне выражая покорность и поддержку союзным войскам, не смирилась с прошлогодним разделом родной станы и стремится вернуть утраченный суверенитет и целостность Речи Посполитой в прошлых границах, Тадеуш взял руководство восстания в свои руки. Готовились тщательно, не торопились, пытаясь предусмотреть все возможные осложнения и препятствия, однако, обстоятельства вынудили заговорщиков выступить раньше срока, а поводом послужило сокращение польской армии и отказ генерала Мадалинского распустить свою конную бригаду, которая вскоре разбила несколько союзных подразделений и заняла Краков.

Станислав проснулся ранним утром и спешно закрылся в своём кабинете. Краков забурлил, а вчерашний день, 16 марта стал особым днём – у Польши появился новый правитель, который принёс присягу и Актом восстания получил полную власть, став верховным главнокомандующим национальными вооружёнными силами Речи Посполитой и диктатором.

«Итак, новое восстание шляхты против союзных войск и, в первую очередь, против России, - Станислав взглядом из кабинетного окна шагал по весеннему небу, гладил мелкие круглые завитушки облаков, - и жизнь поставила меня перед выбором…».- Он всегда помнил наставления старших панов семьи,особо отца и деда, которые рассказывали о главном условие жизни и службы их рода шляхтичей Польше: никогда не воевать с русскими. Они были вольны сражаться с кем угодно и по любой причине: с немцами, шведами, турками, французами, но не с русскими, с которыми их объединяла общая кровь предков. - «Четыре поколения смогли блюсти этот семейный запрет. Пришло моё время. А где же Александер? Жив ли он?».

Александер, младший брат, ещё в прошлом году увлёкся французской революцией, перебрался в Париж и, с того времени, от него не было ни одной весточки.

Семья Станислава всегда была на виду и в гуще событий городского общества, почти полтора века вела торговлю с соседними странами, а в числе её партнёров были и русские, с которыми связывали помимо торговли и кровные узы: два родных брата - Ярослав и Мелеха, сыновья русского и поляка от одной любимой ими русской женщины – Ксении. В семье Станислава всегда помнили трагическую историю, когда судьба свела дядю и племянника в схватке, но они нашли в себе силы и мужество встать на защиту друг друга; тогда племянник погиб, защищая семью, а дядя получил тяжелое ранение, но был спасён его русскими родственниками. … И в семье с детства учили русский язык, понимали и могли, хоть и с трудом, объясниться на нём.

«Нет, я не стану биться с русскими, - Станислав в задумчивости отмерял шагами кабинет,- но австрийцы и пруссаки пусть не ждут от меня пощады!» Но, жизнь рассудила по-иному. Когда начались боевые действия восставших против союзных оккупантов: Австрии, Пруссия и России, Станислав, по призыву Костюшко вступил на службу в дивизию своего дальнего родственника. Он ни когда ранее не был связан с военной службой, а сколько помнил себя всегда успешно торговал во благо Польши и своей семьи…. Но он был из шляхты и нёс ответственность за свою родину.

Когда были одержаны первые победы войсками восставших, половина из которых являлась косиньерами – крестьянами вооружёнными переделанными косами, то они воодушевили население и послужили сигналом для начала выступления патриотов на территории всей Речи Посполитой. Но вскоре пришла череда поражений: в армии не хватало войск и средств на их содержание. Диктатор Костюшко использовал всю полноту власти: провёл конфискацию драгоценностей, увеличил рекрутский набор, создал заградительные отряды и расстреливал дезертиров и паникеров, но ни что уже не могло спасти восставших,- генерал Суворов безжалостно громил польские отряды.

И Костюшко решил поднять боевой дух поляков, для чего задумал уничтожить отряды генералов Ивана Ферзена и Фёдора Денисова, которые спешили на соединение с Суворовым. Однако просчитался, был разбит, тяжело ранен и взят в плен.

Станислав не участвовал в той битве, а находился при обозе. На его глазах разворачивалась сцена трагической гибели польского войска. Он хотел было кинуться из леса на поле сражения, бросив обоз и подав команду готовиться, но увидел, как дрогнули боевые ряды наступающих от ударов русских пушек, как смешались кони и люди, а их кровь заливала поле… и, отменил свою команду. Он забылся и с интересом, как сторонний наблюдатель, заворожённо охватывал взглядом картину боя. Увидел, как был убит конь под Костюшко, как к диктатору кинулись и поляки и русские, как основная масса наступающих развернулась и побежала…. Поняв, что помощь их маленького обозного отряда не поможет товарищам, а принесёт ни кому уже не нужные смерти, ускоренным маршем направил обоз в сторону Варшавы.

Прапорщик Александр чудом уцелел в Варшаве, после нападения восставших поляков в Пасхальную заутреню. В то утро он стоял начальником караула посольства, настроение было приподнятое, так как мысленно караул уже был готов к смене и к встрече праздника. Однако всё пошло иначе. Караульные обратили внимание на одни и те же сосредоточенные лица и напряженные фигуры молодых панов, гуляющих вокруг здания: некоторые из них попадались на глаза уже по два-три раза.

Александр подал знак и караул насторожился. Только подумал: «Что–то не так… Словно солдаты, которые перед атакой выбирают для себя слабое место в защите противника», - как его размышления остановил требовательный, мелодичный звон колоколов соседнего храма и всё пришло в движение: поляки мгновенно оказались вооружены ножами, косами, саблями и группами кинулись на безоружных русских, идущих в церкви, а русских женщин и детей оттесняли к домам и угоняли в заложники. С улиц, примыкающих к перекрёстку, появились вооруженные колонны солдат. Первая шеренга мгновенно изготовилась и сделала оружейный залп по русскому посольству и караулу: застонали и упали первые раненные и убитые, посыпались разбитые стёкла, пули громко застучали по каменным стенам здания.

Александр увидел караульного гвардейца, упавшего в конвульсиях рядом с лафетом, молодого артиллериста, с открытым ртом смотрящего на окровавленную открытую рану на своей руке, охватил взглядом бушующую злостью людскую толпу с появившимися в ней первыми кровавыми пятнами… и сам себе подал команду….

Пушечный выстрел смёл первые ряды наступавших. Мёртвая тишина прерывалась стонами раненных и предсмертными вскриками убитых, которые ещё жили, думали и кричали, но были уже мертвы.

Караульным повезло: генерал-майор Зубов видел их противостояние вооружённой толпе и после пушечного выстрела, в момент общей растерянности, направил гвардейцев и помог им скрыться вместе с пушкой за стенами здания, которое стало центром сбора для разрозненных групп российских солдат.

На третий день обороны защитники посольства штыковой атакой опрокинули осаждавших поляков и покинули Варшаву, присоединившись к союзным прусским войскам, а позднее перешли под командование Суворова.

Им повезло и удалось вырваться из города, а многие сотни солдат и офицеров были перебиты восставшими, в том числе в полном составе третий батальон Киевского гренадерского полка; кроме этого, по захваченным в посольстве документам казнили многих поляков, сотрудничавших с русскими.

Объединив разрозненные отряды, полки и корпуса, Суворов с войсками подошёл к Праге – правобережному предместью Варшавы. Этим же вечером в войсках зачитали приказ командующего:

«Идти в тишине, ни слова не говорить, подойдя же к укреплению, быстро кидаться вперед, бросать в ров фашинник, спускаться, приставлять к валу лестницы, а стрелкам бить неприятеля по головам. Лезть шибко, пара за парой, товарищу оборонять товарища, коли коротка лестница, - штык в вал, и лезь по нем другой, третий. Без нужды не стрелять, а бить и гнать штыком, работать быстро, храбро, по-русски. Держаться своих, середину беречь, от начальников не отставать, фронт везде. В дома не забегать, просящих пощады - щадить, безоружных не убивать, с бабами не воевать, малолетков не трогать. Кого убьют - царство небесное, живым - слава, слава, слава».

Семью корпусными колоннами взломали оборону и начали теснить противника. Поляки защищались отчаянно, каждая улица и каждый дом встречали штурмующих российских солдат проклятьями, саблями и пулями, огнём и смертью. Ожесточение и жажда мести усилили ненависть и злобу представителей противоборствующих сторон: русские солдаты врывались в дома, из которых стреляли поляки, и уничтожали всех противников, мстя за убиенных безоружных товарищей в храмах в Пасхальную заутреню и их не останавливали приказы офицеров.

Александр со своим отрядом шёл вместе с гренадёрами в первых рядах, забрасывая ручными гранатами огрызающие дома и уличные баррикады, а временами и отражая штыками внезапные нападения защитников предместья. Когда было всё закончено и русские войска начали праздновать победу, он неожиданно для себя решил заглянуть в лазарет, расположенный в большом каменном доме. В сопровождение старого ефрейтора Савелия заглянул в одну из больших комнат, откуда доносились стоны и крики: полы, лавки, столы и кровати были заняты окровавленными телами раненных. Несмело ступил шаг, задержался на входе и вдруг услышал тихое: «Александер! Александер!...»

-Ваше благородие! Кажись, тебя кличут…. Вон тот, у окна, - ефрейтор показал рукой направление.

Александр подошёл и остановился в растерянности: на кровати лежал до боли знакомый человек и в беспамятстве чуть слышно повторял его имя.

-Вылитый, ваше благородие! - Савелий закачал головой и обратился к стоящему недалеко фельдшеру, указал на раненого:

-Голубчик, а кто же этот несчастный?

-Этот? - переспросил фельдшер,- не знаем, вчера принесли: по одежде – поляк…, шляхтич…, помрёт, наверное. Крови потерял много, вся спина в черепках от гранаты. Смазали вином, что смогли, вынули.

Прапорщик склонился над кроватью, рассматривая бледное лицо и вздрогнул, увидев под ухом небольшую родинку.

Избиение Пражского гарнизона продолжалось многие часы: более десятка тысяч убитых защитников осталось на улицах поместья и по приказу Суворова не убирались для обозрения, демонстрации и устрашения прибывших на переговоры депутатов из Варшавы.

Генерал-аншеф со своей свитой и переговорщиками осторожно продвигался по предместью и местам недавних уличных боёв, давая возможность депутатам рассмотреть многочисленные трупы соплеменников и страшную картину смерти, нарисованную войной.

На одной из улиц генерал увидел штыковых пехотинцев и гренадёров, столпившихся у здания аптекарского склада. Некоторые из солдат в руках держали чарки, ступки, мензурки, котелки и другую посуду; все возбуждённые, азартные, веселые, раскрасневшиеся. Посредине улицы были расставлены столы с лавками, рядом в козлах ружья с примкнутыми штыками, сложенные особые сумки с ручными гранатами; на столе стеклянные разноцветные бутыли с жидкостями, обвязанные бычьими пузырями, бумагой или кожей. У стола, высокий, статный и седой капрал старательно разливал солдатам из бутылей прозрачную как слеза жидкость, а у дверей склада покорно и молчаливо стояло многочисленное семейство во главе с поникшим тучным аптекарем. Увидев направляющуюся к ним генеральскую свиту, солдаты и гренадеры замерли в напряжение, а старый капрал, расправив седые длинные усы, показывая свою выправку и подав команду, шагнул навстречу Суворову, отрапортовал:

- Ваше Превосходительство! Отец родной, Александр Васильевич! Вверенные Вам солдаты по приглашению гостеприимного хозяина аптеки угощаются в определённом количестве и в лечебных целях летучими жидкостями из аптекарского погребка!

Генерал сразу же узнал старого друга и напарника своего камердинера, вечно пьяного капрала Прошку Дубасова, которого любил и всё прощал за преданную службу и бесстрашие: когда-то, в молодые годы он спас ему жизнь, сам получив серьёзное ранение.

-А,Платоныч!Во здравие капрал! Ну-ну…. Сегодня, пожалуй,можно за победу! Только не переусердствуйте братцы чудо-богатыри! – и, не останавливаясь проследовал дальше по улице.

Спустя несколько дней депутаты-переговорщики и магистрат Варшавы сдали столицу на милость победителей без всяких условий, преподнеся Суворову на берегу Вислы хлеб-соль и ключи от города.

А Александр Васильевич, через некоторое время спустя вдруг вспомнил о старом капрале. Поманил к себе двадцатитрёхлетнего флигель-адъютанта Данилу Мандрыкина:

-Милейший, найди капрала Платоныча, что у аптеки чарки разливал. Узнай, благополучно ли прошло угощение у аптекаря?

Флигель-адъютант нашёл капрала сосредоточенным, со стойким запахом вина и узнал, что он поминает своего друга коновала-немца, безвременно почившего в мирное время после сражения с неприятелем.

Когда Данила вернулся, то застал Суворова в окружение офицеров и генералов в большой комнате перед настенной картой; не стал отвлекать своим докладом, решив позднее пересказать услышанное от капрала, направился было в соседнюю комнату, но граф остановил его:

-Данила Давидыч, милейший, разыскал ли капрала?

-Да, Ваше Сиятельство, - адъютант развернулся и подошёл к Суворову,- только вот, один большой конфуз произошёл ….

-Докладывайте любезный, всем интересно будет послушать,-подмигнул генерал.

-Слушаюсь, - Данила распрямился, подыгрывая Суворову, принял вид простодушного малого:

-Господа, когда мы несколько дней назад встретили на улочке Праги солдат у аптекарского склада во главе со старым капралом Платонычем, всем нам хорошо известного своей давней и преданной службой Отечеству и скромным поведением…,-

сделал небольшую паузу и, увидев улыбки на лицах и явную поддержку присутствующих, продолжил:

-Так вот, я разыскал его сегодня и узнал, что он поминает своего друга. Оказалось, что в тот раз, когда мы прошли мимо аптекарского склада, следом появился давний товарищ капрала, Фридрих, - коновал из немцев; он обслуживал лошадей артиллерии. Увидев, что капрал разливает прозрачную жидкость, вероятно подумав, что аптекарскую воду, Фридрих ни кого не спрашивая, выпил залпом выставленную чарку, задохнулся, сделал несколько шагов и упал, а вскоре преставился. Как мне пояснил сегодня капрал, в той чарке был винный спирт.

Суворов в задумчивости дослушал доклад адъютанта и через мгновение перекрестившись, произнёс:

- Вот-вот! На всё воля Божия! Вольно же немцу тягаться с русскими! Русскому здорово, а немцу смерть!

Вскоре все очаги восстания в Речи Посполитой были подавлены, пленённые руководители, причастные к резне в храмах и к боевым сражениям, были вывезены в Петропавловскую крепость Санкт-Петербурга; 25 ноября 1795 года король Стани;слав II А;вгуст Понято;вский отрёкся от престола, а Польшу в очередной раз разделили между собой союзные государства и она перестала существовать. При разделе Екатерина II отказалась от польской короны, а заявила, что России не нужна польская земля, а берёт она только свои старые русские владения, утраченные ранее.

Год для Екатерины Великой пролетел незаметно в государственных хлопотах, любовных забавах и утехах. Ноябрь 1796 года пришёл с морозами и беспокойством, связанным с неудачами военной операции против Персии. Имперский план захвата Закавказья и выхода к тёплым южным морям Персидской державы оказался для России преждевременным, непосильным, но государыня продолжала настаивать на скорейшем захвате Азербайджана и Персии.

Ужин в Зимнем дворце 15 ноября 1796 года был в разгаре: императрица сделала несколько глотков вина, раскраснелась, улыбалась и веселилась. Намереваясь уединиться с Платоном, взяла его под руку, но была остановлена лейб-медиком Джоном Роджерсом:

-Ваше Величество! Нам нужно немедленно сделать кровопускание; все признаки говорят о том, что давление крови существенно повысилось. Пройдёмте…- но, не успев закончить фазу, как был прерван Екатериной:

- Что ты придумываешь Джон, нет у меня доверия к твоей медицине! - и обратилась к своему обожаемому любовнику,-Платоша, проводи меня. Отдыхать будем….

На следующее утро императрица, как обычно, вместе со своей неразлучной статс-фрейлен графиней Анной, которая пользовалась её неограниченным доверием, посидела за чашечкой крепкого кофе и отправилась переодеваться для прогулки.

Через некоторое время, почувствовав неладное, графиня заглянула в комнату и, обнаружив Екатерину, лежащую на полу без сознания, вызвала медика, который почти сутки боролся за её жизнь, но безрезультатно: утром 17 ноября 1796 года императрицы не стало.