жемчужные фермы Х

цветением абрикосов,

как снежно-розовой плесенью,

забрызган квелый сад, дощатый борт.

это март - полусгнивший ковчег

с высотой мачт до третьего этажа -

ярую зиму пережил,

ощутил во рту кровь и грязь, талый снег,

подснежников нежные белые жилы

зубочисткой повыковыривал из окружных

дорог. на скорую руку прочертил углем

ватерлинию возвращающихся журавлей.

 

а китайские коты-коммунисты

уже с утра рьяно медитируют,

орут, раскачиваясь: «о великий Мао-о-оу...» -

и дальше, как по расписанию.

хомосапиенсы стягиваются в центр города,

сонными блошками перескакивают

на тело больного волчонка

во всем помете метрополитена.

весь город чадит в цивилизованном бреду:

маршрутки, улицы, рынки забиты людьми,

как минуты в аду - вихлястой хищной мелюзгой,

и я чувствую себя в мусорном ведре Пикассо,

квадратоидом, которому нет места

в акварельном замысле Творца.

 

пройдя свой день до середины,

с терпкой каплей смога в носоглотке

я возвращаюсь домой

списанный - не святой, не простой -

рябой, с отпиленным алюминиевым нимбом.

идет пересадка сердца, души, маршрута.

трамваи забиты ксерокопиями, как лохмотьями:

«их никто не разыскивает».

запутываюсь в недобрых глазах, точно в сетях,

чувствую, как тянутся из глубины веков

живые нити преступлений,

мерещатся розовые ноздри

подопытных кроликов по кличке Адам и Ева.

 

легкие толчки. скученность. суета.

в сознание впиваются осколки мыслей.

утомляют минуты ожидания -

слабоумные котята с гаджетами.

тает в мозгу свеча страдания,

и кондуктор вращает глазами, как хамелеон,

переползает вдоль переполненного вагона,

по стальным веткам, лианам жилистых рук,

свисает складками серая кожа,

а его длинные лапки цвета денег

могли бы принадлежать пианисту, хирургу,

карманнику, фокуснику.

так кому же, черт побери, выгодно

выращивать человечество?

 

 

2017