РУБАИ

РУБАИ

 

Рубаи – рифмованное афористическое чеверостишие,

широко распространённое на Ближнем и Среднем Востоке

(наравне с газелью и касыдой). Истоки лежат в устном

народном творчестве иранцев и таджиков.

В письменном виде жанр существует с IX или X века.

 

 

О ЧЕЛОВЕКЕ

 

Что «человек разумный» есть,

Коль жизни смысл его не гложет?

Такому – только на насест,

А выше он взлететь не может.

 

 

Мы сияющий свет – мы кромешная мгла.

Мы источник добра – мы вместилище зла.

Мы цветка аромат – мы зловонье козла.

Велики и ничтожны. Я прав, пиала?

 

 

Человек! Прекратил бы ты с важностью мэтра

Мнить себя повелителем молний и ветра

И твердить, что кругом всё твоё, даже недра,

В этих недрах твои – три кубических метра.

 

 

Пей, не думай, бедняк, про ларцы и дворцы,

Жизнь твоя не дороже паршивой овцы.

Скоро плоть твоя глиняным станет сосудом,

Повезет – будут пить из него мудрецы.

 

 

Коль всю жизнь угождать только телу и чреву,

Сея зерна в душе злобы, зависти, гнева,

Без добра и любви, «я» смирить не сумев,

Мы подобны, увы, лишь засохшему древу.

 

 

Ты возносишь себя, «я» слетает лишь с губ,

Словно пуп ты земли. До чего же ты глуп!

Выдаст скоро земля тебе черный тулуп –

И уже в том тулупе не пуп ты, а труп.

 

 

Человек! Вертопрах, утонувший в грехах!

Ты хозяин планеты? Имей божий страх!

Ты – во чреве планеты разбросаны кости,

Ты – по телу планеты развеянный прах.

 

 

Ждать от осла ума – трясти напрасно ветку

В надежде, упадут с нее монетки.

Когда б скотине ум еще иметь,

Что станет с нею? – Ею станет редкой.

 

 

Ты под крышей, не нищий, не гол, не в тюрьме –

Будь доволен, а жив – то доволен вдвойне.

Ну а коль понимаешь еще эти строки,

То втройне будь доволен: ты в здравом уме.

 

 

Чтоб сегодня тебя не замучил вопрос:

«Что такого гостям на пирушке я нес?» –

Надо было вчера, да простят тебя гости,

Положить на язык себе парочку ос.

 

 

Легче тонну с быка получить молока,

Тонкой веткой арчи разогнать облака,

На дутаре играть обучить ишака,

Чем хотя б не мешать отучить дурака.

 

 

С мудрецами в саду, чтоб мозгам не остыть,

Я беседую, косточки грея.

А сидеть с дураками и косточки мыть –

Ни добрее не стать, ни мудрее.

 

 

До конца ль ты уверен, гордец-человек,

С кем и как обречен свой заканчивать век?

Может статься, что завтра себя обнаружишь

Среди нищих бродяг и убогих калек.

 

 

Глупец рассуждает: «Услышит Всевышний

Гораздо скорей, если влезу на крышу».

И влез на сарай он… вот только молиться

Все время мешали сарайные мыши.

 

 

Уши есть у ветвей, у листвы, у травы...

Быть звеном опасайся в цепочке молвы.

Может статься, в цепочке окажешься лишним –

И лишишься за ложь с языком головы.

 

 

Чем роптать и мечтать о богатстве тайком,

Поделись тем, что есть, хоть с одним бедняком.

Чем часами с глупцами чесать языками,

Помолчи с полчаса с мудрецом-стариком.

 

 

Для тебя от Творца вся планета Земля,

А на ней – и леса, и моря, и поля...

От тебя лишь одно: сделать правильный выбор:

Кто ты есть на Земле – человек или тля?

 

 

Человек-человек... суетлив и беспечен,

В суете не заметит, что век скоротечен.

Жизнь мечтая прожить как большой ЧЕЛОВЕК,

Проживает ее как, увы, человечек.

 

 

Жаль, что жизни, когда-то казавшейся вечной,

С быстротечностью струй угасает ручей.

В суете бесконечной к душе человечьей

Ни отмычек не смог подобрать, ни ключей.

 

 

 

О МИРЕ

 

Божьих замыслов мне никогда не понять:

Необъятное мне невозможно объять.

И поэтому я, наблюдатель сторонний,

Стану с чашей вина муравьев наблюдать.

 

 

В этот мир нас без спроса вогнали как гвоздь,

Будто псам на съедение бросили кость.

– Вы свободны, – сказали нам, – выбор за вами,

Горсть навоза вы иль виноградная гроздь.

 

 

Грош цена всем стараньям моим до конца

Разгадать хоть одну из загадок Творца.

Лишь в одном преуспел: с умным видом лица

К виночерпию слать за кувшином гонца.

 

 

Кто-то стонет от зла, кто-то тонет во зле,

Бесконечное зло правит бал на земле.

Мир, пропитанный злом, дышит едкой золою.

Говорят, что оно и в моей пиале.

 

 

Разгадать хоть одну из загадок Творца –

Что найти без начала конец у кольца.

Остается Творцу бесконечно молиться

Либо чашу с вином поднимать без конца.

 

 

 

О СМЫСЛЕ ЖИЗНИ И ИСТИНЕ

 

Что ни скажи про нашу жизнь:

Смешна, глупа, трудна, опасна…

Но, согласись, она прекрасна –

Другой тебе не одолжить.

 

 

– Не ищи жизни суть, не рассеивай мглу.

В стоге сена, – твердят, – не отыщешь иглу.

– Отыщу! – им в ответ, поджигая стог сена, –

Я рассею ту мглу и просею золу.

 

 

Для чего в мир приходим? Уходим зачем?

Сколь ни думай над этим, все дело в ключе:

Нам Всевышний оставил ларец любопытный –

Вечно жаждем открыть, но не ведаем, чем.

 

 

Раз закончится жизнь, как ее ни сложи,

То зачем и рождаться на свет нам, скажи?

Если ты утверждаешь, что души не вечны,

Смысл нам пребывать на земле докажи.

 

 

Жизнь проходит – меня эта мысль не гнетет,

А пройдет, обо мне кто печально вздохнет?

Лишь трава, что под задом моим – облегченно:

Для меня – это зад, для нее – это гнет.

 

 

И зачем я сейчас, и куда я потом,

Мне не ведом ответ – видно, беден умом.

Знаю только одно: потеряв себя в этом,

Я уже никогда не найдусь в мире том.

 

 

Лучше пьяницей слыть, чем жить в шкуре льстеца,

Нищим быть, чем хвалить богача–подлеца;

Лучше молча весь день просидеть с мудрецами,

Чем минуту терпеть разговоры глупца.

 

 

День вчерашний подобен истлевшей одежде.

День грядущий – что призрак в тумане безбрежном.

Лишь сегодняшний день полон светлых надежд,

Береги его, друг, будь с ним вежлив и нежен.

 

 

В мути смертных грехов и житейских сует

Рыбку мудрости как-то поймал старый дед.

– Что есть истина, рыбка? И рыбка в ответ:

– Если ищешь ты в мути, то истина – свет.

 

 

Потерявшись в разгадках основ бытия,

К гончару в подмастерья отправился я.

Говорят, что гончар тот беседует с глиной.

Не о сути ли жизни? Послушаю я.

 

 

Не надейся, приятель, шайтану служа,

Без добра получить золотой урожай.

Что на поле души твоей – рожь или ржа?

Если ржа, то тогда собирай, что сажал.

 

 

Сей жизни срок – что семечек кулек,

На травке на минуточку прилег.

Порхает надо мною мотылек,

Ему о том, наверно, невдомек.

 

 

Если лишь о себе без конца беспокоясь,

Пишешь жизни своей ты старательно повесть,

Кто, скажи, из других пожелает прочесть

Повесть «Я» без главы, называемой «Совесть»?

 

 

Жизнь – слезинка дождя на лице лепестка,

Ручеек, угасающий в толще песка...

Нет причин для тоски, не лишен я покуда

Ни любви, ни вина, ни лепешки куска.

 

 

День вчерашний ушел – сожалеть не спеши.

И про «завтра» не думай – Творца не смеши.

Что сказать про «сегодня» – еще не решил я.

– Виночерпий! Вина! Веселее, бахши!*

* Бахши (узб.) – народный певец

 

 

Смысл жизни найти не черешенку съесть,

С пиалою придется на травку присесть,

Долго думать об этом, чесать в бороде...

И понять наконец: он везде и нигде.

 

 

Лучше век голодать, не имея постель,

Чем ходить в лизоблюдах у жирных властей;

Лучше жизнь провести в постоянных болезнях,

Чем быть жалкой игрушкой в руках у страстей.

 

 

Лучше в радости жить, чем в зеленой тоске,

В нищете, чем в оковах пудовых.

Без добра жизнь сродни во дворце на песке,

Без любви – что в палатах ледовых.

 

 

Небеса все скорей вертят стрелки часов.

Что, спроси, положу я на чаши весов?

Эту розу в шипах? Эту веточку вишни?

Эти капли вина с бороды и усов?

 

 

– Все смыслы, друг мой, – молвил аксакал, –

В их поиске, я тоже их искал.

А результат моих трудов великих

Лежит у нас на донышках пиал.

 

 

Не дано мне усвоить понятия «жизнь»,

– Слышь, мудрец, мне о сути ее расскажи.

– Не могу, – отвечал тот, – кувшин поддержи, –

Я из сути ее одолел только «жи...»

 

 

Жизнь, а может, судьба, мой умерила пыл,

Был горяч я вчера, а сегодня остыл.

Всё бежал, озабоченный поиском смысла...

Смысла только чего, по дороге забыл.

 

 

Ученик, мудреца за рукав теребя,

Вопросил: – Муалим,* в чем есть смысл бытия?

– В том, – ответил учитель, немного подумав, –

Чтоб о том же теперь я спросил у тебя.

* Муалим — учитель

 

 

Если даже учась у премудрости книг,

Ты законов добра и любви не постиг,

Есть надежда, что ты для чего-нибудь нужен,

Ведь растет для чего-то болотный тростник.

 

 

Пей из чаши добра, ешь из мудрости блюд.

Что тебе до того, что верблюды плюют.

Если даже плюют им подобные люди,

Утешай себя тем, что ты сам не верблюд.

 

 

Седовласый старик, возраст – где-то за сто,

Тост гостям произнес до смешного простой:

– Добрых дел колесо пусть не будет в простое!

Пусть у мельницы зла будет вечный простой!

 

 

В чаше мира, мой друг, мы с тобою – вино,

Выпьет время его за мгновенье одно.

Наслаждайся вином и не думай про завтра,

Пока в чаше оно, пока дышит оно.

 

 

 

О ГРЕХАХ, ДУШЕ, СОВЕСТИ

 

Если ты, Творцу не внемля,

Сеял только зло одно,

В душу брошенное семя

Стало деревом давно.

 

 

Книгу совести как-то прочесть я решил.

Открываю… И много ли я нагрешил?

– Книга жалоб, – подумал и в диком смущеньи,

Не осилив страницы, закрыть поспешил.

 

 

Нынче ум не в цене – отработанный хлам:

Прохиндей – в богачах, в процветающих – хам.

Может, мне, как всегда, не хватает везенья?

Если так, то тогда я пошел к дуракам.

 

 

У Всевышнего я в неоплатном долгу:

Не желая грешить, не грешить не могу.

Одолжил мне Он жизнь на короткое время,

Для чего, разобраться никак не могу.

 

 

Если тело твое неустанно болит,

Запрети в себе гнев, уходи от обид.

Лишь любовью с добром наполняй свое сердце,

Тело хвори тогда и само победит.

 

 

Тот от зависти черной – что сморщенный лист,

Этот в злобе своей почернел – трубочист.

Не пристанут к тебе, друг, ни зависть, ни злоба,

Если будешь ты сердцем и совестью чист.

 

 

Не бросай в почву сердца унынья зерно,

Пустит корни и сердце разрушит оно.

Лучше к сердцу привей ты лозу винограда –

Даст на радость она ему скоро вино.

 

 

Я б желал, как бы жизнь ни была тяжела,

Чтоб никто никогда не рассеивал зла;

Чтоб всегда и везде, с кем бы нас ни свела,

Лишь добром согревала сердца пиала.

 

 

В наших душах противится ад небесам,

Только с кем ты на поле сражения сам?

Где, на чьей стороне, и кому предпочтенье –

Божьим ангелам света иль бешеным псам?

 

 

Сегодня – дом, а завтра – пепелище,

Богач – вчера, сегодня – лишь гроши.

Все – прах и тлен: и деньги, и жилище.

Стяжай богатств ты прежде для души.

 

 

Раз намерен, мой друг, до последнего вздоха

Ты с шайтаном дружить, то не охай, что плохо.

Видно, ты подзабыл, что он ушлый пройдоха.

А чего ожидать от пройдохи? – Подвоха.

 

 

Расскажи о душе дураку – не поймет,

А ученому – птичий важнее помет.

Я пойду к гончару, он поймет и расскажет

Мне о том, чья душа в моей чаше живет.

 

 

Гордецы – неуемны в грехах, но зато

Небеса вопрошают: – Страдаем за что?

А смиренные сердцем себе отвечают:

– Мы страдаем за это и платим за то.

 

 

Гнет греховный неся на костлявых плечах,

От печали своей я увял и зачах.

– Чаще в чашу вина наливай, виночерпий! –

Незаметна печаль в моих пьяных очах.

 

 

Кто из смертных, скажи мне, греха не вершил?

Нет того, кто хотя б пять минут не грешил.

Если ты – пять минут? – о себе вдруг подумал,

То меня с пиалою уже насмешил.

 

 

По макушку увешанный опытом грешным,

Не спешу доверять завереньям родни,

Обещаньям друзей, обаянию женщин –

Только правде Того, встреча с кем впереди.

 

 

Коль душа – из прорех, будто ветхий мешок:

Нераскаянный грех, окаянный грешок,

Злой, ехидный смешок вместо доброго смеха, –

Где ж в ней духу-то взяться, в ней только душок.

 

 

Мы бредем сквозь заносы земной круговерти,

Утопая безвольно в чумной суете.

Потирают копыта от радости черти:

– На обед будут эти, на ужин – вон те.

 

 

Если чреву служа, просишь зрелищ и хлеба,

А душа ненамного отлична от хлева,

Не подобна ли жизнь твоя мертвому древу?

Что ты ждешь от небес, кроме Божьего гнева?

 

 

Плоть, всю жизнь наполняя грехами меха,

Повторяет: с грехами и так не плоха.

Но уже перед смертью все чаще вздыхая,

Понимает: она – шелуха и труха.

 

 

Чтоб достойно прожить, злом Творца не гневи,

Яд греховный не пей и других призови.

Если хочешь спастись, пить полезно без меры

Лишь из чаши добра и бокала любви.

 

 

Пусть имеешь для сна не дворец – конуру,

Корку хлеба жуешь поутру – не икру,

Пусть тебе мой совет не совсем по нутру, –

Уклоняйся от зла, прислоняйся к добру.

 

 

Непослушные, глупые дети небес,

Мы с законами их жить желаем вразрез.

Нашей плоти приятней общение с бесом,

Чем душе быть полезней общения без.

 

 

Атеисты-безбожники верят в прогресс,

Маловерные требуют разных чудес,

Мы же с чашей моей, говорящие с бесом,

Утверждаем, что верует даже и бес.

 

 

Мне мудрец говорил: – Нет, не зависть и лесть,

Для души поважнее правители есть:

Пусть царит в твоем сердце Величество Совесть,

Правит духом твоим пусть Высочество Честь.

 

 

Мир от жадности слеп и к страданиям глух –

Рой в навозе страстей обезумевших мух.

В пору нравственных бед и падения духа

Счастлив тот, в чьей душе Божий свет не потух.

 

 

К чему твердить о жизни смысле,

Коль забываются азы:

В чьей голове нет грязных мыслей,

Тот в чистоте хранит язык.

 

 

И слугою утех называют меня,

И рабом пиалы называют меня.

Не пора ли уже осуждающим рьяно

Закидать за изъяны камнями меня?

 

 

Если б мы, избегая ума кутерьмы,

Уходя от заразы греховной чумы,

Не водили бы дружбы со слугами тьмы,

То какими же светлыми стали бы мы.

 

 

Мне старик говорил: – Мир – порочный вертеп,

Он в заботах о чреве свиреп и нелеп;

На его предложения зрелищ и хлеба

Делай вид, что ты сыт, притворяйся, что слеп.

 

 

Про сердце худого не скажет Эдмар,

Он слышал, душа в нем – Всевышнего дар.

Хоть сердце овцы и лежит на прилавке,

Своим никогда не торгуй – не товар.

 

 

 

О МУДРОСТИ

 

Не высидеть разбитого яйца,

И жизнь не начинается с конца.

Сбивать с пути седого мудреца

Бессмысленно. Мудрец – и без лица?

 

 

Опыт – старый халат из заплат и прорех.

Эти – катятся вниз, те – карабкаться вверх.

Мудрый с чашей вина – в золотой середине:

Ждет подъема с падением этих и тех.

 

 

Если дождь проливной, – наслаждаюсь дождем,

С чашей мудрой вдвоем мы его переждем.

В радость мне тяжкий зной и песочная буря,

Ведь вторично уже я не буду рожден.

 

 

Мне уже ни к чему золотое руно,

Счастлив тем, что имею с лепешкой вино.

На больного свой взор обрати человека,

У того ведь и вовсе желанье одно.

 

 

Снизойди к мудрецу, о Небесный Отец:

В сети страсти своей он попал как птенец.

Если разум затмило волнение сердца,

Он уже не мудрец, а влюбленный юнец.

 

 

К мудрецу, пребывавшему в строгом посту,

Прицепилась красотка колючкой к хвосту:

– Быть какой мне, скажи, обрести чтоб спасенье?

– Быть, – ответил он ей, – от меня за версту.

 

 

Дела нет до красавицы вспыхнувших чувств:

Мудрецу пиала слаще бархатных уст.

Пить вино – изо всех наибольших искусов

Наименьший в чреде безрассудств и безумств.

 

 

С винной чашей вести разговоры устал.

Целовать легкокрылых красавиц устал.

Книгу глупостей жизни листая устало,

К стану мудрых себя причислять перестал.

 

 

Тщетно мудрых искать средь искусных льстецов,

Средь плутов, хитрецов, наглецов, подлецов.

Отправляйся за этим к несчастным безумцам,

В их среде, говорят, большинство мудрецов.

 

 

Не количество лет, мудрость в сердце важна.

Суеты с трескотнею важней тишина.

С древа жизни моей опадающим листьям

Счета я не веду, как и чашам вина.

 

 

С мудрецами в саду, чтоб мозгам не остыть,

Я беседую, косточки грея.

А сидеть с дураками и косточки мыть –

Ни добрее не стать, ни мудрее.

 

 

Хитреца и льстеца, подлеца и лжеца

Образумить – большое искусство.

Как искусство, мой друг, удивить мудреца

Безрассудством, ведущим к безумству.

 

 

Час провел за кувшином вина с мудрецами –

Столько в них обнаружил, поверьте, юнцов.

День мудрил я за чаем в беседах с юнцами –

Нет уж, лучше юнцом быть среди мудрецов.

 

 

Молвил как–то старик, а ведь был не учен:

– Чадо, лучше молчи, чем болтать ни о чем.

В злых делах оставаясь убогим и нищим,

Лишь в достойных всегда становись богачом.

 

 

Мне мудрец, объясняя значенье поста,

Суть его, говорил, до смешного проста:

Если мысли чисты, если совесть чиста,

Если слов нечистот не выносят уста.

 

 

Как бы в небо ученостью книжной ни рос,

Не поднимешься мудростью выше стрекоз.

В их полете узрел я великую мудрость:

Пить с любимой вино в окружении роз.

 

 

Быть хотел мудрецом я – мудрее совы.

С мудрой чашей совел – до седой головы.

Стал лицом я желтее осенней травы,

А сова «мудреца» всё мудрее. Увы.

 

 

Ученик, мудреца за рукав теребя,

Вопросил: – Муалим,* в чем есть смысл бытия?

– В том, – ответил учитель, немного подумав, –

Чтоб о том же теперь я спросил у тебя.

* Муалим – учитель

 

 

В мире вечных вопросов про смыслы и суть

Мудрость – свет ярких звёзд, не дающий уснуть,

Но ответы ее зарождаются в сердце,

И душой открывается к истине путь.

 

 

 

О ЖИЗНИ И СМЕРТИ

 

Порхай по жизни легкой птахой,

Ползи тяжелой черепахой,

И все равно наступит крах –

Испустишь дух и станешь прахом.

 

 

Я, поглощенный земной суетой,

С мудростью вдруг обручился простой:

Помнить-то надо не столько о смерти,

Сколько о том, что за жизни чертой.

 

 

Жизни этой однажды иссякнет ручей.

Был ты чьим-то вчера, а сегодня – ничей.

Не сдержать никому, да и ты не пытайся,

Бега суетных дней и беспечных ночей.

 

 

Жизнь за смертью спешит от создания века,

Отмечаясь в земле глубиною морщин.

Только слепит из глины Аллах человека,

А гончар из него уже лепит кувшин.

 

 

Смерти чаша – кого миновала она?

Про меня в нужный час тоже вспомнит она.

Встречу гостью сию с полной чашей вина,

Напою допьяна – и забудет она.

 

 

Одиноким пришел – одиноким уйдешь.

Ничего ты с собой на тот свет не возьмешь.

Если б было не так, то заказы на ямы

Всякий раз бы бросали могильщиков в дрожь.

 

 

Если мне: «Старичье!», я в ответ: «Молодежь!

От аркана судьбы ведь и ты не уйдешь.

Пусть на шее моей он затянется первым,

Но, скажи, не за мной ли ты следом идешь?»

 

 

Если жить не спешишь, смерть тебя подождет,

А торопишься жить – пропускает вперед.

Всякий путь оборвется у смерти ворот,

У «спеши» с «не спеши» лишь различный черед.

 

 

Даже если дожди лишь холодные льют,

Их всем сердцем люблю, а скриплю – потерплю:

Жизни полный кувшин еще раз не предложат,

Лет ушедших вина еще раз не нальют.

 

 

Мы не вечны, и мне, ни сегодня, ни впредь,

Не суметь одолеть безобразную смерть,

Но на мира красу до последнего вздоха

Буду я с восхищением детским смотреть.

 

 

Я бы жизнь уподобил кувшину вина:

Сколь в него ни налей, пить придется до дна.

– Ты всё здесь? – заглянув, как-то спросит луна.

А в ответ – тишина. А была ли она?

 

 

Всюду голый расчет, кумовство и корысть.

Как прожить не обученным драться и грызть?

Я, пытаясь постичь тайну жизни и смерти,

Вдруг открыл для себя: смерть и есть наша жизнь.

 

 

Из живых кто проник в тонкий мир Бытия?

Что же ждет там, за гранью, меня и тебя?

Первым кто-то из нас это вскоре увидит –

Это можешь быть ты, а могу быть и я.

 

 

Круг потерь никому не удастся прервать:

Этот – плакал вчера, тот – сегодня рыдать.

Только-только распустится дивная роза –

Лезет чья-то рука эту розу сорвать.

 

 

Налей вина в мой череп, археолог!

Не бедный Йорик я – я пыль архивных полок;

Я – краткий некролог, я – жизни эпилог.

Пей из меня быстрей, ведь срок и твой недолог.

 

 

За детством-утром, легким и беспечным,

День-молодость, взбрыкнув, умчится прочь.

Вздохнув, им вслед помашет старость-вечер –

И, выдохнув, скатится в вечность-ночь.

 

 

Что наша жизнь? – Цветенье – листопад,

Пришел – ушел, рассвет – тире – закат.

Будь ты, мой друг, умней стократ Сократа,

Из смерти рук однажды примешь яд.

 

 

Тайну смерти понять – затеряться в лесу –

Все равно, что копать изумруды в носу.

Лучше, жизни земной воспевая красу,

С нежных роз лепестков на заре пить росу.

 

 

Две тропинки судьбы, словно змейки, сплелись,

Словно два ручейка, воедино слились,

Нет, по мне, ничего удивительней смерти,

Не была бы еще удивительней жизнь.

 

 

Ты богат, даже если плешив и рябой,

Если рядом есть та, что дается судьбой.

Выпей с нею вина, закуси поцелуем,

Завтра, может случиться, закусят тобой.

 

 

Время жизни короче горенья свечи –

Светлячок прочертил тонкий лучик в ночи.

Торопись подливать в пиалу, виночерпий,

Завтра слепят из нас на забор кирпичи.

 

 

Не родившись вчера – нет, меня бы спросить! –

Чаши горьких потерь не пришлось бы вкусить.

Стоит жизни свечу – у кого бы спросить мне? –

На секунду зажечь, а затем погасить?

 

 

Наша жизнь по земле легкой тенью пройдет,

Из небес рукавов скорый дождик прольет.

Ветер смерти тотчас, не успеешь родиться,

Со стола нас, что крошку лепешки, сметет.

 

 

Ни один не вернулся из царства теней,

Потому пей вино до конца своих дней.

В сад с Лейли отправляйся на травку смелее,

Завтра с нею лежать вам придется под ней.

 

 

Жизни, как ни тяни, прерывается нить.

Кто способен из нас сей закон отменить?

И пока мою душу не вырвал Всевышний,

Поспешу-ка ее винной чаше излить.

 

 

Мне хмельного елея сегодня налей!

Лей смелей, виночерпий, вина не жалей!

Может завтра уже, нас с тобой не жалея,

Ветер смерти сметет, словно пух с тополей.

 

 

Тайна смерти, увы, не подвластна уму.

Удалось ли вернуться оттуда кому?

Мне кувшин предсказал, что откроется тайна,

Я как-только последнюю чашу приму.

 

 

Жизнь тяни, не тяни, а конец недалек –

Прожурчит ручеек, промелькнет мотылек.

Поспешу я к Лейли, пока теплятся угли,

Пока души из нас Господин не извлек.

 

 

Жизнь и смерть – два бойца на поляне вражды,

Ни от той, ни от этой пощады не жди.

Пей с любимой вино и о том не тревожься,

Все равно твои кости твои омоют дожди.

 

 

Угасающий взор застилает печаль:

Этот – умер, того – догорает свеча...

В чем же смысл, скажи, если жизнь от начала

На челе, как закон, носит смерти печать?

 

 

Рок, сады наполняя плодами беды,

Милых сердцу без жалости косит ряды.

Вслед за ними и я буду скошен однажды,

Слез вина не успев отряхнуть с бороды.

 

 

Жизнь, мой друг – сумма букв, заключенная в слог.

За прологом однажды придет эпилог.

Не успеет овечка погреться на травке,

Как ее злобный рок, словно волк, уволок.

 

 

Не спросить у костей, а гробницы немы.

Возвращался ли кто из вместилища тьмы?

Есть ли смысл делиться о вечности с нами,

Если завтра уже станем вечностью мы?

 

 

Сочтены наши дни изначально, увы.

Те – скончались вчера, эти – завтра мертвы.

Прошумев ветерком по верхушкам травы,

Вслед за ними – и я, а за мною – и вы.

 

 

В лампе жизни огня на один водевиль:

Керосина в обрез и короткий фитиль;

Отработав свое, покрывается пылью

И Хозяином тотчас сдается в утиль.

 

 

Сколько лет вы себе ни отмерьте, – пройдут;

И печали, и боли, поверьте, – пройдут;

Все невзгоды земной круговерти – пройдут;

Даже мысли о смерти со смертью пройдут.

 

 

В чаше мира, мой друг, мы с тобою – вино,

Выпьет время его за мгновенье одно.

Наслаждайся вином и не думай про завтра,

Пока в чаше оно, пока дышит оно.

 

 

 

О СУДЬБЕ

 

Судьба – что сыр в капкан для мыши,

Была б достойна лучшей роли,

Когда бы нам Господь Всевышний

Не дал навек свободу воли.

 

 

Если ты одинок, стал ненужным и лишним,

Не ропщи на судьбу – одинокий не нищий,

А садись, как и я, да простит нас Всевышний,

С пиалой и кувшином на травке под вишней.

 

 

Мол, судьба есть судьба – на нее не ропщи,

Ты с нее за удары попробуй взыщи.

Для чего же нам воля дарована свыше,

Сам пути для себя ты уже не ищи?

 

 

К цели шли напролом, наживая горбы,

Не достигли и – в плач: не судьба, мол, увы.

Лишь спустя много лет убедились в обратном:

В том, что в этом и есть проявленье судьбы.

 

 

Я к ударам судьбы бесконечным привык:

Этот – предал, а та – изменила – привык.

Из кувшина вина наливая привычно,

Лишь одной пиале удивляться привык.

 

 

Коль прицепится к сердцу печаль как репей,

Эту чашу испей – и о камень разбей;

А затем принимайся за чашу веселья –

Пей, пока не разбил ее рок-лиходей.

 

 

В том, что нет мне покоя и просто житья,

Виновата злодейка судьба, а не я;

Еще время, страна и особенно люди,

Среди них: гад сосед и соседка-змея.

 

 

Будь ты даже, мой друг, семи пядей в лбу,

Обвести вокруг пальца не вздумай судьбу:

Так загрузит твою по дороге арбу –

Станешь пядей семи не во лбу, а в горбу.

 

 

Много в жизни твоей от тебя самого?

От тебя не зависит, мой друг, ничего.

Чему быть, ты, приятель, того не минуешь,

А минуешь – и в том ничего твоего.

 

 

Злой рок наполнил нашей жизни круг

Чредой потерь и нестерпимых мук.

Не падай духом, друг, гляди, резвится муха,

А рядом – с сетью ловчею паук.

 

 

Знать про завтрашний день никому не дано,

Горевать о вчерашнем совсем не умно.

Пить сегодня вино, видно, мне суждено –

Все равно за меня все давно решено.

 

 

Злой судьбе нас с тобою жалеть не дано –

Прячет жало свое в золотое руно.

Пусть в кувшине ее дорогое вино,

Но не с ядом ли смешано будет оно?

 

 

Не уверенный в том, что смогу победить,

Опасаюсь судьбу торопить или злить,

Если даже не знаю, успею ли выпить,

Не уверенный в том, что успею налить.

 

 

Про судьбу не зуди, в ней свободны мы, но

Нам с тобой суждено выбрать что-то одно:

Жить в добре и любви, быть с Творцом заодно

Иль во зле с сатаной опуститься на дно.

 

 

Время, словно река, нас уносит с водой,

Словно листья, мы ветром гонимы с тобой.

Виночерпий! Вина! Пусть мгновенья веселья

За удары судьбы будут нашей ценой.

 

 

 

О СУЕТЕ

 

 

Жизнь пуста, если в ней лишь одна суета.

Ни к чему суетиться в мои-то лета.

Тихо, мирно сижу у малины куста,

Сам не пуст, да и чаша моя не пуста.

 

 

Если ты одинок, стал ненужным и лишним,

Не ропщи на судьбу, одинокий не нищий,

А садись, как и я, да простит нас Всевышний,

С пиалой и кувшином на травке под вишней.

 

 

Нас к греху призывает шайтан неспроста:

Пей, гуляй, наслаждайся, мол, жизнь суета!

И пока, наслаждаясь, мы так суетимся,

Суеты этой в нас от рогов до хвоста.

 

 

То колючкой сухой по пустыне качусь,

То пугливым зверьком в тесной клетке мечусь,

О душе не пекусь, ничему не учусь

И, влекомый грехом, суечусь, суечусь...

 

 

Белкой в клетке бегут все куда-то… Куда?

В беготне суетливой проходят года…

Если б мне не мешала бежать борода,

С пиалой бы вина не сидел у пруда.

 

 

Некто как-то в себе вдруг талант разглядел,

Тотчас славы с богатством достичь захотел,

Но затем в суете за ничтожностью дел

Не желая того, саму жизнь проглядел.

 

 

Мир в сетях суеты до трагедий смешон,

В этом путаться с ним – я ума не лишен:

Пью в вишневом саду под весны капюшоном

Из ладошки любимой цветочный крюшон.

 

 

 

О ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ

 

Хвалы достойна верность лебедей,

Волков, гиббонов и пингвинов даже.

Чем чаще нахожусь среди людей,

Тем больше нравятся кувшин с вином и чаша.

 

 

Если в спину измены вонзается нож,

Ты обидою сердце свое не тревожь.

Будь спокоен, мой друг, это, сбросив одежды,

Обнажаются вдруг лицемерье и ложь.

 

 

Я имею друзей поважнее князей:

Пиала и кувшин – нет верней средь людей.

Были рядом со мной и в беде, и в печали.

Как же я откажусь вдруг от верных друзей?

 

 

Тех, кто предал тебя, не суди и прости;

Даже тех, кто оставил в беде, отпусти;

Пожалей от души, помолись за несчастных,

Ведь теперь до тебя им придется расти.

 

 

Коль потери волной – на судьбы полотно,

Не терзай свое сердце, волне все равно;

Слёз не лей беспрестанно над чашей с вином,

Ведь от слёз станет только солёным оно.

 

 

Этот – предал тебя – обвинять не спеши,

Та – тебе изменила – и лба не чеши:

Знай, что первый ведет к укреплению духа,

А вторая – способствует росту души.

 

 

Пусть безжалостный рок на уловки горазд,

Все ж для роста души облегчает балласт:

То продаст в трудный час тебя друг с потрохами,

То подруга тебя в час болезни предаст.

 

 

Как-то дервиш один – то ль мудрец, то ль философ,

Мне сказал, был мудрее двенадцати сов:

– Если верных ты ищешь, – ищи среди босых,

Если преданных ищешь, – ищи среди псов.

 

 

Виночерпий! Вина мне две чаши! Скорей!

Кто из двух, я проверю, мне будет верней.

Чья любовь мое сердце больное согреет?

От измены которой я стану мудрей?

 

 

Не судьба ли Лейли за собой увела?

Не успел насладиться, меня предала.

Тороплюсь пить вино, злой судьбе не внимая,

Пока предан кувшин и верна пиала.

 

 

И предательств каскад, и измен хоровод

Принимаю уже без особых забот.

Отношусь ко всему, как к капризам погоды,

Как к балласту, который уходит за борт.

 

 

 

О СРЕБРОЛЮБИИ

 

Дай стократ мне гранат и алмаз в сто карат,

В сто карат изумруд – я не стану богат.

Тем богат я, что вижу гранатовый сад,

Изумрудный рассвет и алмазный закат.

 

 

Богача к милосердию тщетно взывать,

Ведь ему на меня глубоко наплевать.

Потому, никого ни к чему не взывая,

В пиалу успеваю вина подливать.

 

 

– Не верю, что в рай мне войти не дадут! –

Проверю, и слугам: – А где мой верблюд?

С верблюдом сверяя игольное ушко,

Богач заключает: – Похоже, что врут.

 

 

Серебром одержимый, скупой скопидом

Всё добро для людей отложил на потом;

И пока скопидом с тем добром собирался,

Стал добра своего он презренным рабом.

 

 

– Богач сребролюбец? Завистники врут!

Не верь им! Сейчас сундуки отопру.

Гляди же: вот золото, вот бриллианты…

Тут даже и места-то нет серебру!

 

 

Вожделенье богатства змеею вползет

И несчастную душу в геенну сведет.

День спускается в ночь, богачу все неймется:

Голод жадного сердца уснуть не дает.

 

 

Богатей: – Мне добра своего и не счесть.

Все, о чем ни спроси, у меня это есть.

С ним до смерти самой не иметь беспокойства.

Голос Смерти: – Конечно, ведь я уже здесь.

 

 

 

О ЛЮБВИ И ЖЕНСКОЙ КРАСОТЕ

 

Устав вконец от жизни прозы,

Шипов измен, потерь заноз,

В саду – любви апофеозе –

Я не сажаю больше роз.

 

 

Красота, друг мой, чаще – что чаша с заразой,

Пригубить из нее ты не очень спеши:

Ведь на поле соблазна, приятном для глаза,

Так легко приживается бедность души.

 

 

Не завидуй красивой, ее пожалей,

Не сдержать ведь и ей своих лет журавлей;

И смиряться, поверь мне, с красы увяданьем

Ей придется, увы, в сотни раз тяжелей.

 

 

Про нее говорили: – Античная ваза!

До чего же красива, – твердили, – она!

Заглянул я в нее как–то краешком глаза…

– Ну хотя бы налили немного вина!

 

 

Да, красива, и что? Есть на что подивиться –

Величавая пава да птица-царица.

А нагрянет с косою костлявая жница, –

А на месте души лишь ворона гнездится.

 

 

Стонет роза в саду от тоски поутру,

Растрепались ее лепестки на ветру.

– Страсти, страсти хочу! – обращается к ветру.

– С этим, – тот отвечал, – не ко мне – к топору.

 

 

Сходит жизни поток с лет ушедших вершин,

Отмечаясь в красе глубиною морщин;

А со смертью сойдут и краса, и морщины –

Точно так, как сходили однажды прыщи.

 

 

Жил без меры когда-то – смешно, и грешно.

Мера в годы мои – горсть пшена да вино.

Не прельстят уж ни ножка, ни шейка с грудинкой:

В рационе моем нет мясного давно.

 

 

Красота – что музейная вещь напоказ:

Не одною изласкана парою глаз.

Не сумев удержать ни одну из красавиц,

Я купил себе серый невзрачный палас.

 

 

Верить сказкам волшебным – Откройся, Сезам! –

Все равно что бесстыжей блудницы слезам.

Из того, что лежит под луной с небесами,

Верю лишь пиале – в ней волшебный бальзам.

 

 

Увядают и гаснут соцветия чувств.

У старухи не может быть сахарных уст.

На дрожащей ладони засохшая роза

Издает, рассыпаясь, не запах, а хруст.

 

 

Пил вино я, стремясь избежать суеты,

Чтобы в сердце своем не иметь пустоты.

А теперь для вина нет свободного места –

Мое сердце собою наполнила ты.

 

 

Лучше умных речей, навевающих сон,

Под журчанье ручья тихий сладостный стон,

Шепот ласковых губ, источающих нежность,

И биенье влюбленных сердец в унисон.

 

 

Я в желаньях уже ограничен и скуп,

Лишь в одном постоянен и тверд, словно, дуб:

Под журчанье ручья под развесистым дубом

Пью хмельное вино из рябиновых губ.

 

 

Никого не учу – я в учении слаб,

Никого не лечу – есть на то Эскулап.

Сам учусь и лечусь под звучанье рубаба

С пиалою вина у красотки Зейнаб.

 

 

Теплый, ласковый вечер… Жужжали жучки,

Верещали цикады, трещали сверчки…

До утра наслаждался бы гимном природе,

Не включись в этот хор Гюльчатай каблучки.

 

 

Коль судьбой в пиалу хмель любовный налит,

С благодарностью пей, пусть тебя он пьянит.

Жар гранатовых губ нежной, трепетной девы

Предпочтительней холода мраморных плит.

 

 

Если губ лепестки призывают: сорви,

Разум в помощь себе ты уже не зови.

Что до мира тебе? Следуй милой призывам –

С нею в грушевый сад удались для любви.

 

 

Кипарисовый стан, а уста – что гранат,

Голосок сладкозвучнее флейты стократ…

– Разве я виноват, что со мной Шахразада?

– Выпей яду, коль так, – подмигнул мне Сократ.

 

 

У Лейли не уста, а пылающий лал,

Не мудри, коль желаньем и ты воспылал.

С ней на лоне ковра под вуалью магнолий

Пей напиток любви из ладоней пиал.

 

 

Что юнцу до зари? Не разбудишь юнца.

Мне ж милей на заре наблюдать без конца

За дрожащей росинкой на длинной реснице

И улыбкой любви, не сходящей с лица.

 

 

Если спросят: уста,* ты еще не устал

Воспевать тонкий стан и с перстами уста?

Мой ответ на вопрос очень прост: – Не устану,

Ведь строка без любви бесконечно пуста.

*Уста (узб.) – мастер

 

 

Мне внушают ханжи: – Ты про суть не забудь! –

Будь таким, – поучают, – и этаким будь!

– Не забуду! – кричу – и лечу к «незабудке» –

Луноликой голубке на белую грудь.

 

 

Даже с лучшей из дивных, красивейших дев

Расставайся без гнева, ее пожалев.

Есть краса у цветов на весенних деревьях,

Нет ее у листвы, облетевшей с дерев.

 

 

В стае горных слонов с голубыми рогами

Обнаружил бизонов, готовящих плов.

В стаде женщин, держащих язык за зубами,

Я нашел соловьями поющих ослов.

 

 

В дебрях смыслов и истин – тумане густом –

Обнаружил себя вдруг в решенье простом:

Пить росу с лепестков распустившейся розы

И не думать о том, что наступит потом.

 

 

О любви надрывался в саду соловей,

Знать, о том соловью с ветки вишни видней.

Невдомек лишь ему, что на свете важнее

Умереть за любовь, не болтая о ней.

 

 

Сокровенный сосуд мой сегодня не пуст –

Полон страстью к Лейли, словно розами куст.

Вновь готов допьяна я, влюбленный безумец,

Пить хмельной эликсир из гранатовых уст.

 

 

От недугов, мой друг, их лечи не лечи,

Есть, с тобою делюсь я, иные врачи:

Блеск любимых очей, нежный шепот в ночи,

Бархат губ и волос шелковистых ручьи.

 

 

Всех милее богатств, их дороже стократ,

Перламутровой кожи Лейли аромат,

Милых глаз изумруд, губ любимой гранат

И волнистых волос золотой водопад.

 

 

Приоткрыли глаза на заре небеса,

На ресницах любимой блеснула роса.

Было б глупо с утра под вуалью вишневой

О премудростях жизни плести словеса.

 

 

Если в стоне Лейли – кипарисовый стан –

Призывает к любви, приспустив сарафан,

Отзовись на призыв и не думай про «завтра»,

Что тебе до еще не полученных ран?

 

 

Надоело мне быть у красавиц в плену,

Дань платить без конца надоело вину.

Я решение принял от них быть свободным,

С исполнением только тяну и тяну.

 

 

Виночерпий! Вина принести поспеши!

Спой о нежной любви, сладкозвучный бахши!

Много тайн нам открыть позволяет Всевышний,

Исключая одну: тайну женской души.

 

 

Что таит полный страсти красавицы взгляд

Для усталого сердца – бальзам или яд?

Сердце мне говорит: принимай как награду,

Ни к чему рассуждений выстраивать ряд.

 

 

Если с милой в саду быть сегодня дано,

Если в чаше давно веселится вино,

Если губ лепестки приоткрыты в томленьи,

Не до мудрости мне – с нею я заодно.

 

 

Я в премудростях жизни уже не силен –

Вновь, что глупый юнец, красотою пленен.

Не до истин уже мне, хмельному, под кленом,

С несравненной Лейли не до круга времен.

 

 

С юной девой, почтенные годы презрев,

Пью вино под фатою вишневых дерев.

Если в гибкости дева подобна газели,

Оставаться не может бесчувственным лев.

 

 

Если алая роза в саду поутру,

Распустив сотню юбок своих на ветру,

Призывает тебя быть царем на пиру,

Ни к чему рассуждать тут: к добру, не к добру.

 

 

– Ты за чашу с вином, – говорят, – не держись!

От красотки Зейнаб, – голосят, – откажись!

– Как же мне, – им в ответ, – от всего отказаться,

Если только на них моя держится жизнь?

 

 

– Он, – смеются глупцы, – у молодки в плену,

Мол, питает на старости слабость к вину.

Где им, глупым, понять, что в усталое сердце

Мне Лейли с пиалой возвращают весну.

 

 

Без любви ночь не ночь и заря не заря;

Каждый день без любви – словно прожитый зря;

Краткий миг без любви, промелькнувший незримо –

Будто целая жизнь, проведенная зря.

 

 

В нас творения дух возрождает Любовь;

От злодейств и безумств ограждает Любовь;

Быть подобным Ему побуждает Всевышний

Всех, кто в сердце своем утверждает Любовь.

 

 

 

О СЧАСТЬЕ

 

Свое счастье нашел не в горе серебра –

В золотистой искринке хмельного костра,

В изумрудной росинке алмазного утра,

В бриллианте любви и сапфире добра.

 

 

Я спросил мудреца: – Что есть счастье, старик?

Наслаждений родник иль смирения пик?

Мне ответил старик: – Мига хрупких иллюзий

Не успел я постичь: был он слишком велик.

 

 

Счастье – это не деньги, не дом, не комфорт,

Не набитый живот, не с икрой бутерброд…

Нос и рот на минуту замкнув, понимаешь,

Счастье – это вдыхать с кислородом азот.

 

 

Счастье птицей в мое залетело окно.

Миг – и в то же окно улетело оно.

– Что тебе до того, – мне кувшин, – не печалься.

К счастью, в брюхе моем не вода, а вино.

 

 

Пусть с годами укрыт серебристой золой,

Счастлив я оттого, что дружу с головой,

И еще оттого, что под солнцем с луною

Я дружу с несравненной моей пиалой.

 

 

Я про счастье спросил у ручья старика.

Отвечал: – Это шепот в ночи ветерка,

Это лепет и смех ручейка, а пока...

Это, выпив со мной, не валять дурака.

 

 

Где-то вопли и плач, смерть беснуется где-то...

В беспросветной нужде не до счастья куплетов;

А ты жив и в саду, с милой сердцу, при этом,

Пьешь вино из малины. Не счастье ли это?

 

 

Если б счастья рецепт выдался врачом...

Есть ли смысл за бабочкой бегать с мечом?

Дал рецепт мне мудрец: – Не гоняйся за счастьем.

Покружив, приземлится само на плечо.

 

 

С милой был неразлучен я ночью и днем,

А теперь день и ночь неразлучен с вином.

Оказаться безмерного счастья вершина

Может, друг мой, увы, перевернутым дном.

 

 

– Счастьем, – мне говорил аксакал, – не хвались.

Похвалившись, затем на несчастье не злись.

Горевать ни к чему, ни к чему веселиться,

Но при том и при этом усердно молись.

 

 

Счастлив будь, если сумрак в душе и ненастье;

Счастлив будь, когда в гости – одни лишь напасти;

Счастлив будь, если даже ты очень несчастлив,

Ведь когда-то и это уйдет в одночасье.

 

 

 

МАСТЕР, КУВШИН И ЧАША

 

– Кувшин, а кем ты был вчера?

Чей прах в тебе? – спросил гончар.

– Меня слепил, как ни печально,

Ты из собрата – гончара.

 

 

Мастер, сделав сосуд, произнес: – Красота!

Он изяществом форм, словно гурии стан!

Эй, сосуд! Нет ли праха красавицы в глине?

– Ты мне льстишь, я – из праха ослицы, уста.*

*Уста (узб.) – мастер

 

 

Гончар делал вазу… Не ваза, а мука!

В сердцах говорит: – В глине явная злюка!

Слеплю-ка из злюки я винную чашу,

Пусть ею добра познается наука.

 

 

Кувшин с пиалою слились в поцелуе...

Вина ликовали журчащие струи…

– Я чувствовал это и знал! Боже мой!

Родная! Мы встретились снова с тобой!

 

 

– Отдохнул бы, гончар! Чем ты так увлечен?

Много ль глина твоя прячет нынче имен?

Или девой какой был вчера опьянен?

Отвечает гончар: – Я кручу круг времен.

 

 

– Был когда–то судьей я, – промолвил кувшин, –

Над пьянчужками суд справедливый вершил.

А сегодня, смотри, чин не выше аршина,

А для тех же пьянчужек стал другом большим.

 

 

– В сей глине дева, несомненно:

Вот тут плечо, а тут колено…

– Во мне, гончар, через осла

С травой пропущенное сено.

 

 

– Кувшин, в твоей, случайно, глине

Пропойца не оставил след? –

Я слышу в глине запах винный.

Кувшин ответил: – Там поэт.

 

 

 

О ВИНЕ

 

Бальзам и яд таит хмельная влага,

Кому во зло она, кому она во благо.

Во фляге с ядом блага – с пиалу,

Для мудреца она, а яд пьет бедолага.

 

 

Как искатель, собой я доволен вполне,

Среди истин в вине отыскал даже две:

Полумертвый язык в пересохшем колодце

И орущие струны в пустой голове.

 

 

Если чаша с вином твой до смерти кумир,

Если мир для тебя нескончаемый пир,

То и ты оставляешь следы в этом мире,

Только эти следы – из трактира в сортир.

 

 

Мои мысли уже не в ладу с языком,

Сам с собою как будто уже не знаком.

Сколько истин ни пил из хмельного кувшина,

Становился, увы, лишь дурак дураком.

 

 

Если праведных дел был в простое верстак,

То изделий с него – так, пустяк, на пятак;

Если мастер лишь в лени и пьянстве мастак,

Что сказать, и не мастер он вовсе, а так.

 

 

Неразлучный с кувшином ни ночью, ни днем,

Счастье я и беду разбавляю вином.

Как и жизнь, оно может быть сладким и горьким,

А раз так, то конечно же истина в нем.

 

 

Кто не в силах созреть, тот уже не созреет.

Злого – чаша сжигает, а доброго – греет.

Первый – выпьет и тут же дуреет как зверь,

А второй – от нее бесконечно добреет.

 

 

– Про «бросить пить» я, чувствую, загнул.

Кувшину в брюхо тут же заглянул.

Он брюхом булькнул: – Ты погорячился! –

И, подмигнув, мне ручку протянул.

 

 

Потерями чаша на четверть полна:

Осел мой издох да сбежала жена.

Чтоб чаша сия вдруг не стала полнее,

В нее до краев наливаю вина.

 

 

Злость на тело свое я годами копил,

От желаний его сам себе стал не мил.

Не желая рабом быть у грешного тела,

Взял владельца его и в вине утопил.

 

 

Ни к чему пребывать, что щенок, в скулеже,

От потерь прививать ветвь печали к душе,

Коль вино веселится в кувшине уже

И томится уже пиала в неглиже.

 

 

Я с пузатым кувшином во всем заодно:

В его брюхе – вино, в моем – тоже оно.

Мы с ним братья в веках: он вчера был поэтом,

А мне завтра кувшином предстать суждено.

 

 

Выводит трели на чинаре соловей,

В гнездо листочек тянет муравей...

Все чем-то заняты, а я сижу без дела.

– И в чем же дело? – молвит чаша. – Пей!

 

 

Вино не зло, коль меру в нем иметь,

Должна быть легкой степень опьянения.

Одни в вине свою находят смерть,

Другие там находят вдохновение.

 

 

То хула на тебя, то тебе похвала;

Одному – ты вредна, а другому – мила;

Что тебе до того, если ты королева

На балу торжествующих муз – ПИАЛА.

 

 

 

РАЗНОЕ

 

Жизнь прекрасна за триста от дома морей.

Душу с телом, казалось, сиди себе, грей.

Тело греет кувшин с пиалою, а душу

Не согреешь без близких людей и друзей.

 

 

Не попробовать вновь лет ушедших халвы,

Нет вчерашней воды, нет вчерашней травы…

Не терзай себя, друг, не растрачивай силы,

«Жив еще» все же лучше, чем «жаль» и «увы».

 

 

И чего прицепилась к поэзии проза?

Знать бы каждому место: ты – грива, ты – хвост.

Никому не мешала душистая роза –

Взял, сорвал ее ночью какой-то прохвост!

 

 

Если в гости печаль, а за ней следом грусть,

Пусть заходят и даже поселятся пусть,

Ведь с кувшином вина и наполненной чашей

Я печали и грусти совсем не боюсь.

 

 

Если тошно с утра, нудный дождь за окном,

Без задержки зову гончара к себе в дом.

С ним проводим весь день в долгих спорах о том,

Кем же были вчера наши чаши с вином.

 

 

От пустых мелочей и бессонных ночей,

Бесконечности глупых и умных речей

Стал больным и решил, что из лучших врачей –

Это чаша с вином и журчащий ручей.

 

 

Он – ее без причин обвиняет во всем,

А она – бед причину всегда видит в нем.

Я ж без всяких причин лишь себя обвиняю

В том, что часто свой нос вижу в чаше с вином.

 

 

Жил в тисках суеты и сетях мелочей.

– Мне не нужен никто! – все кричал. – Я ничей!

И оставил, уйдя в мир иной, за плечами

С мелочами коробку и связку ключей.

 

 

Лучше жизнь провести в нищете под забором,

Чем прослыть казнокрадом, без совести вором;

Лучше с чашей вина мне нести всякий вздор,

Чем с имеющим власть – на пиру разговоры.

 

 

Из кувшина на свет кое–как муравей

Выползает и мне с возмущением: – Эй!

Почему на бровях я ползу и совею,

Если я не сова и совсем без бровей?

 

 

Стонет роза в саду от тоски поутру,

Растрепались ее лепестки на ветру.

– Страсти, страсти хочу! – обращается к ветру.

– С этим, – тот отвечал, – не ко мне – к топору.

 

 

К мудрецу, ты попробуй его удержи,

Обратился юнец: – Что мне делать, скажи.

Я влюблен. Отдавать ли ей руку и сердце?

– Все отдай, – тот в ответ, – только ум придержи.

 

 

Если в дом постучат сразу десять потерь,

Их приму, распахнув со смирением дверь.

Если б мне не принять все былые потери,

Разве стал бы я тем, кем являюсь теперь?

 

 

Чтоб сегодня тебя не замучил вопрос:

«Что такого гостям на пирушке я нес?» –

Надо было вчера, да простят тебя гости,

Положить на язык себе парочку ос.

 

 

Всё в себе да в себе… как с ума не сойти?!

Вышел раз из себя, чтоб себя обрести.

Вне себя, то и дело сбиваясь с пути,

Понял: как ни крути, от себя не уйти.

 

 

– Кто из нас, антилоп, грациознее всех? –

Спорят серна с газелью, изрядно вспотев.

– Может, каждый из вас и имел бы успех,

Но сегодня я сыт, – реагирует лев.

 

 

Тут и там без оград и барьеров грызня,

Без конца суета, без начала возня.

Назовите меня вы пустой размазнею,

Я ни там и ни тут – как–нибудь без меня.

 

 

Сколько нужно войны? Все война да война…

Нет бы сделать законом на все времена:

Воевать – за столом с содержимым кувшина,

А сдаваться – любимой с бокалом вина.

 

 

Если мир то и дело сгорает во зле,

Не спеши доверять свои тайны золе –

Ни себе, ни жене, ни друзьям, ни мулле,

Ни одной, кроме первой, хмельной пиале.

 

 

И слугою утех называют меня,

И рабом пиалы называют меня.

Не пора ли уже осуждающим рьяно

Закидать за изъяны камнями меня?

 

 

К мудрецу как-то раз обратилась девица:

– Ты не мог бы советом со мной поделиться?

– Есть один для тебя: принимайся молиться,

Чтоб тебе от меня поскорей удалиться.

 

 

Если ты на грехи полагаешь труды,

Каковы же с того ожидаешь плоды?

Если в сердце растишь зависть, гнев и обиды,

Собирай же плоды их в корзину беды.

 

 

Что, устал от потерь? Лодка села на мель?

Уложили надолго болезни в постель?

Это, друг мой хороший, Господни метели

Из тебя изгоняют греховный коктейль.

 

 

Средь имеющих власть справедливость искать –

Непристойную славу безумца снискать.

Не пристойней ли слава того же безумца,

Если станет он чашу с любимой ласкать?

 

 

Молвят все: он в сетях у красавицы. – Пусть.

В сотни уст обвиняют: он пьяница! – Пусть.

Нет мне дела до сплетен толпы многоустой,

Пишут письма Творцу в канцелярию пусть.

 

 

Я изъязвлен грехом, на изъяне изъян,

Вечно пьяный смутьян, скандалист и буян;

Я в кривляньях безумных сродни обезьянам,

Но тебе ль за изъяны судить обезьян?

 

 

Не порочный ли мир вызывает войну?

Мир вранья с воровством не готовит войну?

Как же этому миру дружить с тишиною,

Если в каждой душе ты находишь войну?