Шагирт. Глава 8. Начало
Утро выдалось спокойным и солнечным: мороз побелил инеем верхушки травы, наморозил льдинки на лужах, которые играли лучами и слепили глаза.
После праздника Рождества Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии мужики решили дать отдохнуть отрокам и девицам, а сами, сидели между костров и неторопливо обсуждали предстоящие дела, временами кидая взгляды на баб, которые хлопотали у котлов.
-Савелий Никитич, ты бы пошёл, проведал старца…. Да пора бы уже и молодёжь поднимать, - Максим прервал разговор, взмахом указал на шалаш, в котором вместе с Алексеем у отроков и юношей разместился на ночь и отец Иоанн.
Савелий поднялся, - пойду-ка…, а то что-то тревожно мне. - Неспеша подошёл к шалашу, отбросил в сторону три крупные хвойные ветки, откинул свисающий полог из дерюги,- отче как спалось на новом месте с молодёжью?
На его слова шалаш отозвался энергичными шорохами, звуками глубоких зеваний и кашля, а затем звонким голосом, обращённым к старцу: «Отче Иоанн тебя дядька Савелий кличет!» и чуть погодя, тот же голос растеряно и протяжно вскрикнул:
-Ой-й! Дядька, а он молчит и не шевелится!
Кинулись разом, собрали лапник, настелили его у костра и уложили старца.
- Иван, зови бабку Анфисью! – крикнул Яков Кузьмич Чепкасов высокому, двадцатилетнему мужику Килину, - вон там она с девицами,- указал рукой на дальний от опушки полусруб.
Через некоторое время сбежались переселенцы, молча сгрудились вокруг бледного священника, наблюдая, как бабка Анфиса осматривает его, трогает лоб, ладонью и носом ловит запах дыхания, пытается поднять веки. После чего, не задумываясь ни минуты и ни к кому не обращаясь, что-то пошептала: то ли молитву, то ли заговор, легонько кивая, произнесла:
-Отходит, сердешный! Сейчас травки дам глоток, может в разум вернётся.
И повернулась к дородной девице:
- Сходи-ка Мариюшка, там, в углу, кринка с наваром вчерашним стоит, неси-ка к костру погрей…, да ковш-утицу прихвати.
Переселенцы разом тяжело вздохнули, оставили Анфису с Марией около старца, а сами отошли в сторонку: выслушали распоряжение старших, помолились и, перекусив, отправились артелями на работу, решив, что Максим Осипович с Иваном Килиным да двумя помощниками-отроками останется ставить сруб в землянке и присматривать за старцем.
- Ты, смотри Максим Осипович, мы здесь рядом, если что, пусть отрок ударит в било,- и Савелий махнул в сторону палов,- пошли рабы Божьи.
Через некоторое время прибежала к срубу Мария:
- Дяденька, Максим Осипович, старец глаза открыл, говорить зачал. Бабка Анфиса велела тебя звать.
Всмотрелся Максим в священноинока: на бледном лице глаза потухшие, веки набухшие подёргиваются, голос слабый, хрипит, что говорит разобрать трудно. Потом и вовсе прикрыл глаза, замер, только кисти рук временами вздрагивают.
Анфиса привстала, припала к уху Максима Осиповича: - Плохой совсем поп, преставится скоро…. До вечера вряд ли доживёт. – Взглядом повела на сидящего у костра Алексея,- отрок-то как убивается..., мается сердешный.
- Хлопочи Анфиса…, - обратился к девице,- Мария сходи на сруб, скажи Ивану, пусть пошлёт отроков в лес с наказом, чтобы Савелий Никитич да Яков Кузьмич сюда шли. Одна нога здесь, другая там. Не будем в било народ стращать!
Услышав это распоряжение Мария заалела щеками, раскраснелась, вспоминая, как позапрошлым вечером, после молитвы, Иван прижал её ненароком к срубу, - чуть груди не лопнули, до сих пор болят. Так ей хотелось, чтоб он помял их посильнее да соски прищемил! А, он, охальник, ласково потрогал, как ветерком обдал, да жиденькой молодой порослью своей ухо защекотал. Такая слабость захватила, что чуть на ногах удержалась! Истекла вся! Стыдно теперече и видеться с ним. Но делать нечего, идти надо.
Ивана захватила в самый момент, когда он находился внутри сруба и укрепил последнее бревно на стене:
- Ваня, дядька Максим Осипович велел посыльных отправить за Савелием Никитичем и Яковом Кузьмичем, чтоб одна нога здесь, другая там. – Не выдержала и выпалила,- старец-поп преставляется.
- Слышали мальцы, бегом, - прикрикнул Иван на отроков и, почувствовав, что девица хочет уйти, кинулся к ней из сруба,- Маня, Маня…, поди-ка сюды, что покажу.
Мария нерешительно сделала шаг к срубу, осторожно заглядывая внутрь и он, ухватив её за руку:
- Смотри-ка, смотри-ка….,- силой потянул на себя и сжал в объятиях, зашептал на ухо,- …Марьюшка, Марьюшка….
Мария безвольно припала к Ивану:
- Ванюшка, что ж ты со мной делаешь! Грех–то какой! А увидит кто – стыда не оберешься!- шепнула, закрыв глаза.
- Сватов жди Марьюшка на Покров…. Твой тятя, небось, не откажет, рад будут породниться. Ровня мы с вами, - расслабился, отпустил её.
Почувствовала, как Иван гладит ладонью её шею, подбородок, груди, разглядывает лицо; подняла ресницы и, утонув в его глазах, со страстью потянулась вверх, предлагая свои губы. Через мгновение обожглась, провалилась в бездну, ухватившись за любимого, как за спасительную соломинку. Застонала: - Господи, что мы делаем!
Издалека услышали бабку Анфиску: - «Марья, Марья….Ты куда запропастилась?». Отскочила от Ивана, на ходу поправляя одежду и перевязывая платок, услышала вдогонку его шепот: - Вечером приходи сюда….
Старец Иоанн открыл глаза, непонимающе осмотрелся, узнал Максима, упёрся взглядом в бабку Анфису:
- Что со мной случилось?
- Ты, отче, отстранился от людей, в себе был, мы и забеспокоились: травкой тебя напоили, чтоб вернуть обратно, - Анфиса беззубо заулыбалась,- что нового увидел тамося?
- Хитра ты бабка… Увела меня, а там ведь ждут сёдня, - говорил с трудом, - но спаси Христос тебя, всё правильно сделала. – Увидел рядом Савелия, Максима да Якова, - дай поговорить мне с мужиками наедине.
Подождал, когда отошла, тяжело заговорил:
- Жалко дело не законченное оставлять, но на всё Его воля,- поднял глаза в небо,- вон какая даль и синь там. Вас прошу – берегите отцовскую веру. В Камбарке всегда помогут наши единоверцы. Обратитесь к наставнику тамошнему, обществом избранному - Тимофею Карпычу или Усольской стороны Николаю Афанасьевичу - он с нами на Казань ходил. Мало у нас священников осталось, а детишек рождённых крестить надо. Думал духовно вас поддержать, вот теперь и останусь навсегда здесь. Там,- показал глазами в сторону шалаша,- нагрудные крестики у меня ещё остались, иконы да книги: поставите часовенку, выберите наставника – вон Якова Чепкасова, будет вам малышей крестить да веру отцовскую хранить. Вьюношу есаула, Алексея, к себе пригрейте, - замолчал, забулькал горлом.
Сообща, как смогли, простились со старцем. Ещё первую избу в Русском Шагырте не поставили, а кладбище уже заложили: место нашли удобное на лесистом участке, хоть и не очень ровное, но неприметное и тихое.
Вернулись Георгий и Алексей на речку Гондырку, а там новое горе ждало их - есаул преставился, а следом и жена его ушла в мир иной. Все заботы о малых детях легли на их плечи.
