Моя Машенька

* * *

Алексей Михайлович был художником, выходцем из небезызвестной семьи Петербурга, но потерявшей своё состояние из-за пристрастия отца молодого человека, Михаила Андреевича, к азартным играм. Алексей был хорош собой, небесно-голубые глаза всегда смотрели прямо в душу, пряди каштановых волос всё время выбивались из-под чёрной дорожной шляпы, падая на лицо, но быстро прогонялись виртуозным дуновением. Мать Алексея скончалась при родах, оставив ему двух замечательных сестёр-двойняшек. Молодой человек с отцом души не чаяли в Софье и Катерине. Из проигранного особняка семье пришлось перебраться в небольшую квартиру на самом оживленном проспекте города, которую снимали у милой старушки на деньги, полученные Алексеем за проданные на мелких выставках картины. На одной из таких выставок молодой художник и познакомился Марией. На момент их знакомства ему было 23 года от роду.

Закончив очередной пейзаж любимых Алексеем улиц родного города, он поспешил связаться с заведующим проходящей недалеко небольшой выставкой, и спустя два дня стоял у дубовых дверей кабинета. Слегка сдвинув шляпу на затылок, поправив галстук-бабочку и стряхнув с плеча заметную ему одному пыль, он пару раз постучал.

- Войдите.

Тяжёлый бас раздался из-за дверей. Под натиском рук художника двери кабинета распахнулись. С двух сторон стояли внушительного размера дубовые шкафы, полки которых ломились от обилия книг по живописи и искусству в целом. Обои приятного тёмно-зелёного цвета поразительно идеально подходили под цвет бархатной жилетки заведующего. Полноватый мужчина средних лет, с лысиной ровно на половину головы, немного красноватым оттенком кожи и круглыми очками, крепко сидящими на широкой переносице, склонился за широким столом. На столе было примерно то, что обычно именуется “творческим беспорядком”: множество бумаг, расположение которых не было подчинено законам какой-либо существующей логике, календарик, вырванные листочки которого покоились рядом с ним, покрытая не одним слоем пыли печатная машинка, которая на честном слове держалась на самом краю, и которую художник посчитал своим долгом поправить. Там же находилось и множество других вещиц, рассматривание которых заведующий счёл бы неуважением, поэтому Алексей решил всё же начать разговор.

- Здравствуйте, я вам картину принёс новую. Называется “Вечер на Невском”. Сколько за неё дадите?

- Здравствуйте, голубчик. Так, давайте взглянем. Написано неплохо, это масло? Пятнадцать рублей за такую картину вполне могу дать, но не более.

Заведующий многозначительно поправил очки и сложил руки в замок на груди, став похожим на голубя, нахохлившегося из-за сильного дождя или холода.

- Пятнадцать рублей? Вы здесь издеваетесь надо мной что ли? Позвольте, но я эту картину полтора месяца писал! Это копейки, не соизмеримые со временем и трудом, вложенными в эту работу!

- Я сказал, что более пятнадцати рублей вам не выпишу! Довольствуйтесь этим и не спорьте, а то вообще ничего не получите! Вы бы с этим ещё в Эрмитаж пошли! Всё, скройтесь с глаз моих, а картину оставляйте на ваше усмотрение, но больше за неё я не дам.

Оскорблённый художник всё же оставил картину, но из кабинета поспешил удалиться. Зайдя в расстроенных чувствах в выставочный зал, его взгляд сразу остановился на женской фигуре в сером дорожном платье, с аккуратной шляпкой на голове и саквояжем в руках в белых перчатках. Её тёмно-русые волосы были убраны от лица, а выразительные карие глаза, слегка спрятанные под тенью длинных чёрных ресниц, делали её будто особенно красивой, не похожей на других. Хотя назвать её глаза карими было бы просто оскорбительно. Они были цвета крепкого кофе, верно, очень дорогого, ведь именно такой подают в лучших ресторациях Москвы. Алексей подошёл к картине, которую рассматривала девушка, и завёл разговор.

- Добрый день. Хорошая погода сегодня, не правда ли?

- Вы ведь не об этом хотели поговорить, учитывая, что за окном второй час идёт

дождь, верно?

- Верно. Меня зовут Алексей, я художник, продаю картины для подобных выставок.

Молодой человек протянул руку, в которую девушка робко вложила свою в знак

приветствия.

- Мария, приятно познакомиться. Я не местная, лишь приехала по личным

делам всего на неделю.

- Уже нашли, где остановиться? Просто если нет, то у меня по соседству одна очень милая старушка сдаёт комнату по божеским ценам, если хотите, могу познакомить вас.

- Знаете, я научена не доверять первому встречному, но, думаю, находящиеся в том же положении, что и я, поняли бы меня. Вы кажетесь достаточно порядочным молодым

человеком, и, коль положение дел принимает такой оборот, ведите.

Следующие семь дней стали для художника самыми счастливыми в жизни. Никогда и никого он ещё не любил настолько сильно. Эта неземная девушка проникла не только в мысли Алексея, но и в самое сердце. Казалось, он полюбил в Марии всё: и немного детскую, наивную веру во всё самое светлое, и очаровательную улыбку, и ямочки на щеках, которые появлялись, когда она искренне смеялась. Она умела радоваться мелочам, и в этих мелочах находить своё, никому не доступное счастье. По утрам она садилась за рояль и обязательно открывала окно, чтоб пение старого инструмента долетало до квартиры художника, ведь только её музыка вдохновляла Алексея на новые шедевры. Молодые люди гуляли по садам и улочкам Петербурга, но наиболее полюбившимся местом для них стали крыши. Вечерами они частенько выбирались туда и вели задушевные беседы, смотря на медленно засыпающий город.

* * *

- Я ведь завтра с утра уезжаю…

Голос Марии словно громом разрезал тишину того осеннего вечера, одним

выстрелом убив спокойствие и умиротворение.

- Уже завтра? Поверить не могу… семь дней пролетели так быстро…

В воздухе повисло угнетающее напряжение. Алексей с тревогой смотрел в карие глаза напротив, будто силясь найти ответ на вопросы, которые роем вились у него в голове, у которым было не суждено прозвучать ни в тот вечер, ни в какой-либо другой. Девушка рассматривала черты лица художника, но всё же устремила взгляд вниз, смотря с высоты крыши на Невский проспект, оживлённый толпами куда-то вечно спешащих людей. Спустя несколько минут женский голос нарушил молчание, а сама Мария вновь перевела взгляд на молодого человека рядом с ней.

- Ты же будешь писать мне письма?

- Конечно буду, а как иначе?

Алексей убрал за ухо прядь тёмно-русых волос, которую ветер всё же смог выбить из женской причёски, а мгновением позже мимолётно коснулся чужих губ своими. Мария в ответ лишь смущённо улыбнулась, встала, отряхнула юбку и направилась ко входу на чердак.

- Мне пора собирать вещи. Прощай, Лёша.

Мария послала художнику воздушный поцелуй и скрылась в темноте чердака старого дома.

- Прощай, Машенька…

Ветер сорвал с губ это тихое прощание и понёс прочь от дома номер 9 на Невском проспекте. Внизу суетились люди, кричали кошки, из дверей рестораций доносилась музыка. И лишь вокруг Алексея в ту минуту была полная тишина…

* * *

Капли дождя гулко разбивались о мостовую, ветер в грозном порыве так и норовил сорвать шляпку с головы идущей по Санкт-Петербургу дамы, а раскаты грома становились с каждой минутой всё громче, будто силясь перекричать возмущённую внезапной грозой толпу. Лишь две стоящие у друг напротив друга фигуры, разделяемые проезжей частью, исчезающие за периодически появляющимися экипажами, выбивались из общей картины своей неподвижностью. Молодой человек, некогда удерживавший в руках зонт, который сильный порыв ветра поспешил унести куда-то вдаль, мокрыми то ли от слёз, то ли от дождя глазами смотрел на девушку, стараясь запомнить все черты её лица. Она же, в свою очередь, мягко улыбнулась молодому человеку, взмахнула рукой и села в подъехавший экипаж, который поспешил унести её не только из города, но и из жизни Алексея. После он ещё долго бродил по разбитым улочкам Петербурга, пытаясь в толпе разглядеть хотя бы лёгкие очертания её силуэта. Во всех песнях он слышал её голос, особенно в самых любимых. В воздухе он чувствовал аромат её духов, а на коже будто бы иногда ощущал самые нежные в его жизни прикосновения. Весь Петербург вдруг стал одним большим напоминанием о ней - девушке, подарившей самое настоящее счастье. Через несколько дней Алексей забрал собственную картину “Вечер на Невском” с выставки, а ещё через два дня вернул обратно, но с некоторыми изменениями. Теперь на одной из крыш были тонкой кистью выведены две человеческие фигуры, а картина носила название “Моя Машенька”.