Пристальнее
Смотрю на картины, цветы, ткани... Эта понравилась бы тете Фриде, эта бабе Луизе, эта была бы по вкусу моей бабушке Марии, а вот эта нравится мне.
И так кругом почти. Человек истерит или молчит надсадно и уже видишь какая была бы реакция самых близких людей, и понимаешь, что ты, не они, но они тут, рядом. Звуки мелодии и перед глазами сидящая у онка за столом старушка, рукой подпершая голову и смотрящая вдаль то ли своего сердца, то ли прошлого. Пластинка играет то, что так любилось в шестидесятые. И вот уже проигрыватель в знакомой гостиной, и все они такие живые и радостные пританцовывают, накрывая на стол, а ты смотришь и заряжаешься этим маленьким счастьем. Дерево лимона в ведре, стульчики с обивкой, скатерть. Тетя любила скатерти, она вязала их крючком долгими зимними вечерами, пока в печи потрескивали дрова и кухня напоонялась ароматом пирога с вишней. И чайный гриб в трехлитровой банке красовался своими жирными слоями, и сервант сделанный дядей источал тепло сердца и рук. Тканые дорожки на полу в два ряда и два слоя, чтоб было теплее, тоже грели душу, своими разноцетными полосками притягивая взгляд. Да и все нехитрое убранство помещения заботами хозяев казалось эпицентром роскоши. Полвека почти прошло и вдруг пронзительная мысль откуда-то сверху, что не во внешнем была она, эта роскошь, а в любви, в простоте общения и открытости. Сейчас мантра "незаменимых нет" воспринимается многими, как истина, а ведь это ложь. Обычная, дежурная, дешовая ложь. Кто может заменить мать и отца, семью, детей? Ну поищите! Проверьте!
Никто и никогда не займет мест в сердце, занятых любящими и любимыми людьми. Иной человек и хорош, и красив, и воспитан, а не то. Пусто с ним. А свое оно может быть и взбалмошным, и местами резким, и даже ворчливым, необразованным, медлительным и все же, ласкающим душу. Такие дела. Так и живем. Не все ко двору, не каждому двери открыты. Иной раз смотришь дурное перед тобой, наивное, ершистое и принимаешь, как есть, без поправок. А с дипломатом прилизанным и надушненым, у которого шнурочки поглажены и на руках маникюр, никак. Или бывает, птиц покормишь раз, а они запомнят и летят к тебе потом, как к родному. Ну что тут делать!? Иди, корми. Видишь, свой ты теперь.
А дальше - больше. Сначала птицы, кошки, собаки, потом люди, поломанные жизнью, но с живыми душами. И что, пойдешь, откажешь в милости, чтоб кто чего не сказал, не подумал? Так и живем, одни глаза на все это закрывают, другие последнее отдают, а есть такие, которые отдают, да не свое, а бывает еще, что и у этих черствый кусок изо рта вынимают и хвалятся потом, и важными себя считают, всесильными, всемогущими. А Бог не антошка, воздает потом. Смотришь, один спился, другой на тот свет улетел, третий сам нуждающимся стал. С женским полом немного иначе, они вдовеют, стареют, болеют, дурнеют, детей и имущество теряют за свои былые "подвиги", идут во все тяжкие, а там и смерть.
Одна душа во свет за собой ближних тянет, другая в пропасть адову. Кто перетянет, перевесит? Чья возьмет? Поди пойми!? Как повезет наверно. Куда душа склонится. Захочет зла, начерпает себе этой жижи. Захочет блага, к горнему устремится. А там птицы поют, трава в рост человеческий зеленая-зеленая, а по над ней головы мелькают то бабушки, то деда, то дяди... И все такое родное, теплое, солнечное, полное жизни и добра. Они к тебе, ты к ним и числа им несть: девери, невестки, прабабки, тётки.
Глядит на тебя вечность глазами пращуров, вглядывается в самою суть души, не подведешь ли, не обманешься ль миром, не пустишься ли по стропотным путям. А ты до времени их не видишь, только примечаешь, что солнце играет, когда ты в него всматриваешься, и небо будто синее, чем обычно, глубже как-то, и ветерок нежно волосы на голове перебирает, и запах цветов доносится, каких во всей округе не сыщешь.
