Толя-пердун
Толя — пердун. (Проза. Стихи)
Краткое предисловие.
Стиль данного произведения я бы охарактеризовал, как сатирическую фантазию или футуристический стеб. Тонким, особо впечатлительным натурам, эстетам, как и лишенным чувства юмора – убедительная просьба: все нижеизложенное не читать!
01
— Молодой человек, вы не могли бы… — Здесь дама, напоминающая Анатолию, не только возрастом, но и очками, его учителя географии в пятом классе, несколько замешкалась. Даже вытерла лоб крохотным носовым платком в фиолетовый горошек, после чего, минутку помолчав, словно пытаясь вспомнить что-то едва уловимое, не очень уверенно продолжила:
— Не испускать зловоние…
На самом деле Анатолия назвать «молодым человеком» могли только женщины, входящие в бальзаковскую пору, причем уже не в первый раз… Ему давно минуло сорок пять, да и выглядел он не слишком моложаво, если не считать зеленой футболки с надписью: Rat`s paradise, суконных штанов непонятного размера и гимнастической обуви, выпущенной явно еще в прошлом веке.
— Как же так, уважаемая… — Казалось Анатолий только и ожидал подобного вопроса, еще с самого утра, обильно подкрепившись гороховой кашей, куском душистого, ноздреватого ржаного хлеба и полутора литрами хорошо крепленного темного пива, разлитого, (если верить информации, изложенной на этикетке мелкими буквами), в славном городе Могилеве.
— Елена Константиновна…
— Елена Константиновна… — В этом протяжно произнесенном, Анатолием имени своей соседки по купе постороннему уху могла послышаться некая нарочитость…
— Как же вы, дорогая моя… — Анатолий еще раз вопросительно посмотрел на свою собеседницу.
— Елена Константиновна…
— Елена Константиновна, можете называть зловонием, то, что покидает пределы нашего замечательного организма. Ведь человек это венец творения… — Анатолий многозначительно поднял вверх указательный палец левой руки, в то время, как правой он наливал крепленое могилевское пиво в чайный стакан.
— Да… Зовут меня — Анатолий… — Чтобы не показаться пожилой даме кокетливым Анатолий тут же смачно влил в себя стакан крепленого пива, после чего на несколько секунд застыл в несколько неестественной позе, раскрыв при этом рот и подняв к верху нос, раскатисто выпустил в очередной раз порцию газов, утомленно выдохнул, и мило улыбнулся соседке.
— Я бы сказала «Очень приятно»… Однако, боюсь при этом соврать, учитывая… — Елена Константиновна со слезами на глазах схватила себя за нос, а другой рукой начала размахивать своим носовым платочком, как будто этим могла повлиять на количество сероводорода в составе атмосферы помещения…
— Прошу вас, Елена Константиновна, в выражениях не стесняться… Я привык к критике самого разного рода…
— Анатолий… Откройте, пожалуйста, окно… А то мне… Вот, вот станет весьма дурно… — Елена Константиновна действительно побледнела, но не настолько, чтобы это могло придать драматизма их беседе, по крайней мере, по мнению Анатолия.
— Помилуйте, Елена Константиновна… Мы с вами, открыв окно, тут же растеряем весь букет ароматов к которому я так долго стремился… Прошу вас, потерпите еще пару тройку минут… Вдыхайте, наслаждайтесь! И поверьте старому, опытному пердуну эти мгновения вы не забудете до конца вашей жизни… — Анатолий говорил настолько увлеченно и искренне, что Елена Константиновна на какое-то, едва уловимое, мгновение даже последовала его совету…
— Горох… Черный хлеб и пиво… Вот три источника и они же три составных части классического пердежа, и набора запахов, который мы просто не имеем права потратить напрасно…
Тем временем, заметив то, что окно в их купе постепенно приобретает слегка белесый матовый цвет, а Елене Константиновне действительно становиться дурно, Анатолий, вдохнув носом в последний раз, максимально, сколько можно вместить в себя, из объема воздуха купе, открыл окно…
А за окном навстречу бегущему поезду махали, — колючие сосновые ветви, иногда пушистые еловые лапы, и пока еще слабенькие побеги можжевельника, а так же изредка мелькали небогатые избушки станционных смотрителей…
— Как же велика наша прекрасная Россия-Матушка… — Анатолий мечтательно смотрел в окно, и его глаза по мере уверенного продвижения поезда на восток, становились все более влажными…
— Просторы… Просторы… От одного населенного пункта до другого можно чуть ли не целый день ехать… Сколько еще всего не освоено… — Как бы в подтверждение своих слов Анатолий еще раз пукнул, однако на этот раз уже не с тем же напором, и менее звучно.
— Я вот и на самолете летал… Вы знаете, – практически такая же картина… Пока от одного города до другого долетишь… Просторы… Свобода… Это же сколько гороха посадить можно! – Анатолий вытер слезу из левого глаза и продолжил смотреть в окно.
— Анатолий… — Анатолий отозвался не сразу, он еще какое-то время мечтательно смотрел в окно и умилялся…
— Да, Елена Константиновна…
— Не будет ли нескромным с моей стороны задать вам один вопрос? – Елена Константиновна, похоже, немного отдышалась, несомненно, открытое окно на нее подействовало благотворно.
— Анатолий, а кто вы по профессии?
Анатолий хитро улыбнулся, как бы подавая вид, что ожидал подобного вопроса, и, не отрывая взгляда от убегающих за окном деревьев, ответил:
— Работаю я, Елена Константиновна, президентом… — Он даже не посмотрел на испуганную Елену Константиновну, которая, услышав подобный ответ, непроизвольно разинула рот, и даже ни на йоту не поменял выражения своего лица, продолжая разглядывать, стремительный бег хвойных деревьев навстречу, и редких грибников, едва успевающих помахать вслед быстрому поезду суковатыми палками…
— Как президентом? – Спросила Елена Константиновна, когда опомнилась, но ее рот еще оставался открытым.
— Вот так, Елена Константиновна… Президентом… — Анатолий выдержал небольшую паузу, и продолжил.
— Президентом «Всероссийского общества пердунов»… — Во время произнесения этой фразы, повернутое к елкам за окном, лицо Анатолия не изменило своего выражения, но рот Елены Константиновны постепенно закрылся, а глаза наоборот раскрылись чрезвычайно широко.
— Сокращенно «ВОП»… Неплохо звучит, да? Почти, как… — Тут Анатолий задумался и промолчал, в очередной раз, уставившись, в убегающие за окном елки, и менее значительные детали пейзажа…
Какое-то время они ехали молча… Достав из своей сумочки губную помаду, Елена Константиновна повертела ее в руках и убрала обратно, точно так же она поступила с компактной пудрой и огуречным лосьоном, затем настал черед небольшого дамского пистолета системы «Велодог», но подумав пару минут, стрелять она не стала…
— А скажите… Анатолий…
— Да, Елена Константиновна… — Анатолий с готовностью широко улыбнулся, и перестал разглядывать пейзажи за окном.
— Много ли вас в этой организации? Я имею в виду… Этих самых… Пердунов… — Несмотря на то, что последнее слово ей далось с небольшим усилием, Елена Константиновна проявляла явный интерес к обозначившейся теме.
— Пока очень немного… Да это в принципе и не так важно… — Анатолий нервно взлохматил волосы на макушке.
— Главное это то, что начало уже положено… Вы поймите, Елена Константиновна… Самое важное для нас – это обозначить центр… Определить и застолбить ту самую необходимую точку, в которую со всех концов нашей великой и необъятной страны будут стекаться… — Анатолий уже явно был на подъеме, мало того, он не сознавая того, распространял флюиды своего энтузиазма далеко вокруг себя, так что даже затронул соседние купе вагона.
— Пердуны!
Едва не поддавшись настроению своего чрезвычайно увлеченного собеседника, Елена Константиновна все-таки продолжала относиться к его заявлениям несколько критически.
— Но, позвольте узнать… Стекаться… Но с какой целью, Анатолий?
— С целью найти единомышленников, объединиться… Сорганизоваться… Создать собственную иерархическую структуру… Выступить единой силой… Привлечь на свою сторону средства массовой информации… Ну и… Наконец, получить удовольствие от совместного общения в закрытом помещении…
Анатолий опять мечтательно уставился в окно, но на этот раз он смотрел не на хвойные деревья, и не на вечно гонимых кем-то лосей, а взгляд его был направлен выше, туда, где верхушкам деревьев был положен предел, и словно переход от физического бытия к духовному, открывалось бескрайнее серое небо…
02
Проводницы (и даже иногда проводники) в поездах дальнего следования появляются практически всегда внезапно, они без стука, едва уловимым, отработанным движением открывают массивную дверь в купе, являясь пассажирам, застывшим в самых разнообразных позах, причем не всегда и в штанах и бюстгальтерах, со стандартной широкой, как у мартовского снеговика, улыбкой и небольшим перечнем предоставляемых по ходу следования поезда услуг, которые в основном сводятся к выдаче удлиненных вафельных полотенец и стакану сладкого чая…
Неожиданно представ почти в полный рост перед, увлеченно беседующими друг с другом, Еленой Константиновной и Анатолием, проводница Зина, помахав ладонью левой руки перед своим носом, сообщила:
— Это вы правильно окно открыли… А то так вдруг завоняло, что в коридоре некурящему профессору на костылях дурно стало… Пошел в тамбур подышать…
— Похоже, соседи нагазовали… — Анатолий был невозмутим. – Наверное, яйца испортились… Или килька…
— А может быть мясной паштет… У него срок хранения и реализации менее суток… — Елена Константиновна была явно на стороне своего попутчика.
— Так что вот так… Чай-то брать будете? – Зина знала не много маркетинговых ходов, и все потому, что самые простые срабатывали.
— Будем… А вы Елена Константиновна?
— Да, Анатолий… Уже время обеда, я думаю заодно и перекусим… — Седой и благообразный облик Елены Константиновны говорил о том, что перекусить у ней обязательно найдется, причем, скорее всего, и не на один раз. А искорки, промелькнувшие в глазах Анатолия, указывали на то, что мужчины средних лет достаточно редко садятся в поезда дальнего следования без спиртного…
— А полотенца? – Не услышав ответа, Зина, напевая себе под нос песенку медуз, поспешила в следующее купе, размышляя о том, что килька могла испортиться и у ее напарницы Алевтины Станиславовны, которая совсем недавно перешла в железнодорожники из симфонического оркестра.
Глядя на то, с каким удовольствием Анатолий нарезает на газетке ржаной хлеб, Елена Константиновна не удержалась от вопроса:
— Скажите, Анатолий… После того, как мы с вами перекусим… Вы… Это самое… Опять…
— Хотите спросить, не буду ли я пердеть? – Анатолий дружелюбно улыбнулся, — все-таки была в нем некая добрая, вызывающая симпатию, харизма, без которой в президенты любого ранга лучше и не соваться…
— Разве что совсем чуть-чуть… Учитывая ваши протестные настроения, я, несмотря на потерю удовольствия от вдыхания составляющих специфического букета, даже выйду в коридор…
— О-о… Вы столь любезны… — Елена Константиновна откуда-то снизу достала подкопченную курицу, обернутую в пергамент, длинный таджикский огурец, помидоры, похоже, произведенные в ее собственной теплице, и головку чеснока.
— Ну а если, совсем «чуть-чуть», как вы только что изволили заметить… То можете оставаться и в помещении купе, разумеется, — окно должно быть открыто… И быть может легкие нотки специфического букета, слегка сумеют еще пощекотать ваши ноздри…
— Ваша толерантность, наверное, лучше даже сказать по-русски – терпимость, Елена Константиновна не знает границ… — Анатолий тем временем открывал банку шпротов, после которой в его руках сверкнул фольгою плавленый сырок…
— Поверьте, Анатолий, у меня есть для этого причины… — Елена Константиновна загадочно улыбнулась, и принялась освобождать курицу от пергаментной обертки.
— Прошу прощения за столь убогий антураж, но это мой дорожный набор, так сказать… — Анатолий вынул из чемодана пару небольших стаканчиков из мутноватого плексигласа.
— Знаете ли Елена Константиновна, ездить приходится много… Пить еще больше… — На столике тем временем появилась бутылка недорогого коньяка «Грезы чабана».
— Надеюсь, не откажитесь… По рюмочке принять…
Когда этот обед в купе поезда дальнего следования уже приближался к своему логическому завершению, и раскрасневшийся, как от алкоголя, так и от своих убедительных аргументов в споре по поводу личностной эстетики, Анатолий разливал в плексигласовые стаканчики уже вторую бутылку «Чабана», Елена Константиновна решилась сообщить ему о том, что она является заместителем председателя «Российского общества художественной отрыжки», сокращенно РОХО.
— Ну так что же… Продемонстрируйте, Елена Константиновна, ваше искусство, я жду с нетерпением…
— Нет, Анатолий… Я сегодня не в голосе… Даже не просите…- Было заметно то, что Елена Константиновна вовсе не кокетничает.
— По рюмочке?
— Пожалуй, мне хватит… — Елена Константиновна укуталась в старинную, очень мягкую шаль, и уставилась в окно, пейзаж за которым не радовал многообразием, если не считать того, что могучих лосей сменили облезлые престарелые олени…
— Понимаете… — Елена Константиновна задумалась, ее лицо слегка затуманилось дымкой печали…
— Для хорошей художественной отрыжки, необходимо вдохновение, особое, если хотите, настроение… Своего рода кураж… — За окном промелькнул огромный барсук, провожающий быстрый поезд, презрительным взглядом.
— Иначе это будет просто нелепое сотрясание воздуха, а вовсе никакое, не искусство…
03
— Вот здесь… Вот здесь… На этой самой обыкновенной полке сидел Анатолий Леонтьевич… — Девушка в розовых джинсах так широко раскрыла глаза, что казалось еще немного и они выкатятся из орбит…
— Вот смотри… Вот табличка… «На этом месте осуществляла свой проезд из Москвы до города Н-ск Елена Константиновна Отрыжкина»… Лида… Я не верю своим глазам… — Упитанная девушка в шортах, набрав полный рот воздуха, так что ее щеки еще более округлились, уселась на полку для пассажиров в купе.
— Галя, блин… А вдруг здесь сидеть нельзя?
— И чё нам сделают? – Гале явно не хотелось покидать мягкую полку для пассажиров с таким глубоким историческим подтекстом.
— Оштрафуют!
— Нас уже, блин, оштрафовали… Тут такие цены на этот «поезд- музей»… Я могла бы себе лучше кошку купить…
— На хрена тебе кошка?
— Гладить, блин…
— Ты чё не понимаешь, дура? На этой полке сама Елена Константиновна ехала и рыгала…
— Откуда ты знаешь?
— Написано же… Вот на табличке…
Их достаточно острую полемику прервал стук в дверь купе, и бодрый голос сообщивший:
— Девочки, ваши полторы минуты заканчиваются… Пора уступить место другим посетителям…
— Дура, блин… Нужно было две минуты брать… Еще бы побыли…
Снаружи вагона, превратившегося в определенный момент своего бытия в музей, светило жаркое июльское солнце, легкий ветерок нес речную прохладу, громко чирикали воробьи, умиротворенно покачивались ветви тополей. Подруги не спеша, шли по почти безлюдной привокзальной улице и делились впечатлениями.
— Мы с тобой, знаешь чё?
— Чё?
— Черепахи, блин… Запахи не включили…
— Лида, блин… У нас и так бабла было только на билеты… А ты ещё…
— Запахи входят… Вот смотри: «Запах газов Анатолия Леонтьевича для посетителей купе включается в стоимость билета»… Там нужно было какую-то кнопку включить…
Галя выглядела явно расстроенной, она не так часто сталкивалась с тем, что реализация ее потребностей была подготовлена технически, но не была исполнена вследствие упущения…
— А запахи это такая тема… Тем более самого Анатолия Леонтьевича…
— Не то что наши эти… Из Городского Центра Пердунов… Только горох зря переводят…
Не смотря на то, что им не удалось насладиться имитацией запаха Анатолия Леонтьевича, девушки были явно довольны посещением вагона – музея, и впечатлений и вполне хватало для того, чтобы прожить этот день на подъеме.
— Вот в следующий раз… Блин, оторвемся…
— Копи деньги, Лида… Экономь на кино, на своих клубах, может быть через еще год удастся и в музей сходить… — Слова Гали явно были исполнены юного оптимизма.
— Мечты, Галя, если они от чистого сердца – обязательно сбудутся… — Светлый взгляд Лиды не оставлял никаких сомнений в том, что все это несомненно так и есть…
— Ну вот… Пока, подруга… Мне, пожалуй, уже пора, — сегодня занятия в Областном Театре Короткой Отрыжки им. Эрнеста Калова… Там такие ребята классные собираются… — Глаза Лидии подернулись легкой, едва уловимой на фоне белых, как бумага облаков, бирюзовой дымкой.
— А я во Дворец Творчества… Там, сама знаешь… Подготовка ко «Дню Пердуна», репетиции…
04
Гимн Всероссийского Общества Перудунов и Любителей Отрыжки (ВОПиЛО),
(приводиться в уже после цензуры и с учетом мнения авторитетных литературных критиков). Автор слов: Анатолий Леонтьевич Пердунов совместно с поэтом Мишкиным, музыка: народная.
1
Чему учит средняя школа,
как можно нам не позволять, —
в присутствии женского пола
открыто пердеть и рыгать?
2
И я не один во вселенной,
меня есть, кому поддержать,
нам нравиться самозабвенно,
прилюдно пердеть и рыгать.
3
Пусть нам говорят – Вы уроды!
Нам не чего больше терять,
мы жаждем гражданской свободы,
легально пердеть и рыгать.
4
Мы скоро все объединимся,
нас много, нас не сосчитать, —
напьемся, нажремся, проспимся
и будем пердеть и рыгать.
5
Пусть нюхают все моралисты,
придется им всем потерпеть,
раскатисто, громко, душисто,
мы будем рыгать и пердеть.
6
И нам помешать не посмеют,
все те, кто готов возражать, —
возможно, они не умеют,
отвязно пердеть и рыгать.
7
А может быть это искусство?
И выше его не найдешь, —
разбудят прекрасные чувства,
отрыжка и славный пердеж!
