На улице моей переполох (из поэмы "Жар-Птицы")
На улице моей переполох -
грохочет трактор. Мечутся лопаты.
Нападал снег под самый потолок.
А у соседей - сын ушёл в солдаты.
И горд сосед. Но дверь не отворить.
Не разглядеть в снегу ни троп, ни сына...
Не выдохнуть и не заговорить -
когда в дому всё до смерти застыло.
Сидит сосед ослепший и глухой,
а снег всё сыплет - что ему лопаты,
он мягко стелет, чтобы сын другой
отправился спокойно во солдаты...
Глаза мои не слепнут - чёрен снег,
запуталось в чужих одеждах солнце,
И надо так случится - как на грех
давным-давно не чищенная бронза
единственного в небе фонаря
так потускнела - что не видно вовсе
с какого по какое февраля
зима продлится. Азбукою Морзе
стучат синицы в окна тут и там -
три точки, три тире, опять три точки,
И чёрные вороны по утрам
приносят в клювах чёрные платочки.
Сидят под дверью. Слушают. Шаги(?).
А как услышат - прочь, ломая крылья.
Принёсшие дурную весть - враги -
так легче думать в горе от бессилья.
На крыльях птиц - такие письмена,
такие неразгаданные тайны,
что в чёрных рамках чьи-то имена
всего лишь груз, доставленный случайно
с оказией - Куда же ты летишь?
Закинь, будь добр, по адресу такому,
ещё один освобождён малыш,
но люди это скажут по-другому...
От перелётных стай - рябит в глазах,
подскочишь резко - голова кружится,
ночь спит на освежёванных колах,
внезапно под ногою половица
тревожно вскрикнет выпью в тишине,
перепугавшись собственного вскрика,
ознобом проберётся по спине,
усядется на шее и к земле
пригнёт тебя осиной безъязыкой.
Не поперхнуться, не прошелестеть,
прижмёшься ухом к вышколенным доскам,
и воздух затхлый источает смерть,
и за окном повозка за повозкой
скрипит бравурным маршем. В трубах медь
полощется кровавою слюною,
к заутрене торопятся отпеть
кого в вечор по-бабьи не отвоют.
