Обугленный закатом неба срез...(отрывок из поэмы "Жар-Птицы")
Обугленный закатом неба срез
зеркально отражён от горизонта,
играем в поддавки на интерес,
заучиваем наизусть экспромты,
что б встать потом на шаткий табурет
и громко с выражением и чувством
нести аргументированный бред
публично обзываемый искусством,
и получать подарки за стишок,
рассказанный на ушко дедморозу,
жизнь - хороша, и жить в ней - хорошо,
не задавая лишние вопросы,
не открывая красочных портьер,
плыть по теченью не сопротивляясь,
и обсуждать количество потерь
за рюмкой чая,
мизинчик оттопырив и губу
поджав брезгливо, о патриотизме
нести под час такую ерунду,
что стыдно мне в глаза смотреть Отчизне.
Недавно сын спросил меня - За что
страну свою ты любишь, за берёзы?
А я не знаю, как произошло
постановленье казусных вопросов.
А сын глядит в глаза и ждёт ответ.
Молчу. А про себя - ...и за берёзы..
От лампы одинокой тусклый свет
выхватывает жизни перекосы
моей в давно не крашенных корнях
седых волос, в морщинках под глазами.
В натруженных руках, в больных ступнях -
под кожей вены синие узлами,
Давно пора произвести ремонт
и заменить обои и обойму...
Я отвечаю сыну - Ты бы мог
мне панихиду спеть заупокойную
за смертные мои за все грехи,
и отрекаясь от меня - уйти
к чужой, хорошей, доброй, молодой,
и мамой звать её...Мне сын - постой!
Как сравнивать возможно? Ты - одна.
Мой сын, а для меня моя страна -
единственная. Пафосно? Пускай.
Мне до рожденья дали этот край,
И дом пускай похож мой на сарай,
И не хватает денег на еду,
И мы живём как будто бы в бреду,
Я никуда отсюда не уйду,
меня магнитом тянет в те места,
где сохранились шаткие заборы,
где расстоянье мерит не верста -
поля, околки, рощи, косогоры,
где труб печных копчёное нутро
по-дедовски прочищенное паром,
выплёвывает дымное тепло,
где от простуды лечат скипидаром,
где досточки прибиты к чурбачкам
у каждого бревенчатого дома,
и звёзды светят вместо ночника
с рождения друг с другом все знакомы,
А улицы - такой же ширины,
такого необхватного простора,
и хлипкие заборы так прочны,
так глубоки и так чисты озёра,
как душ людских распахнутые взоры.
Привыкшие к обману и труду,
не сетуют на боль и на судьбу,
кто верует, кто верит - кто во что
горазд, да только общее одно -
как ни трави их, ни уничтожай,
посеют в срок, в срок снимут урожай,
поставят дом, у дома - будет сад,
сынов себе на радость народят,
и дочерей, и напекут хлеба
а не дай бог - голодные года,
или ещё "кака така беда" -
перепояшут брюхо пояском,
по углям и по снегу босиком
пройдут - не пикнут, станут жрать траву,
но никому не отдадут страну.
И чем бедней - тем чище, тем ясней
открытый взор, ровнее сердца стук,
и невозможно взять их не испуг,
куда ж страшней...
когда живёшь, нет - выживаешь - ты
на грани смертоносной нищеты,
за гранью веры, зная наперёд,
что ничего хорошего не ждёт,
что люди обезличены в народ,
где и лица никто не разберёт,
и память подрастающих детей
с годами всё бесправней, но мудрей,
и где-то в самом дальнем уголку
лелеет теплоту и доброту
и нежное прикосновенье рук,
и поцелуй потрескавшихся губ -
так фантик сохраняет аромат
от карамельно-траурных утрат
