ЕЛЕНА

[Фрагмент повести "ПУНКТИР"]

 

…А было все-таки что-то в этой Елене Погорельцевой. Хоть и не поймёшь, что. Вроде, и росту высокого, а походка еле слышная, будто на цыпочках. Волосы на затылке в кокон собраны, как у старой девы. За столом сидела ссутулившись, в разговорах не участвовала. Да и что взять, родня в деревне, комнату снимала на отшибе. Ну, правда, ещё — умненькая такая, читала, видно, много. С Красным дипломом. Хотя таким, как она, умненькими только и быть. У них ум существует, как чужая вещь, оставленная на хранение. В жизни не пригождается.

 

И приключилась же с этой Погорельцевой история, о которой по сей день, как ни странно, помнят, хотя давно уж нет ни отдела, ни завода, да и много чего нет. А как встречаются порой люди, так за разговорами непременно помянут ТУ САМУЮ Погорельцеву.

 

Случилось это году в восемьдесят седьмом. Завод достроил профилакторий «Волжанка» на высоком волжском берегу. И состоялся давно обещанный выезд всем отделом с цеховыми службами в этот профилакторий. Обставлено это было как субботник, что придавало выезду шарм. Тем более, что приходилось все это действо на Старый Новый год. Главное, выезд был с ночёвкой. А выезжать было уговорено по-свойски, без всяких жён-мужей.

 

Ещё в автобусе, люди обратили внимание, что Погорельцева — какая-то… НЕ ТАКАЯ. Джинсы в обтяжечку (главное, обтянуть-то, как оказалось, было что) и раскрас туманно-сиреневый, и улыбка не её, не виноватая, а какая-то нахальная даже. Будто маску надела. Или сняла. И анекдотов она знает кучу, и костёр зажгла, несмотря на сырость, с единой спички, как сигаретку раскурила. (Кстати, и сигаретку, к общему удивлению, выкурила, причём, стильно и фотогенично). И на гитаре она, оказывается, играет. Песенку спела. Романс. «Я ехала домой...»

 

Да все бы ладно. Но ведь она глаз положила тогда, да ещё как положила. И на кого! На Валеру Сомова!

 

Сомов. Его уж лет в двадцать пять величали не иначе как Валерием Сергеевичем, даже старшие по возрасту и по должности. Сероглазый блондин с аккуратными усиками, обаятельной, улыбкой, с красивым глуховатым голосом. Он даже заикался едва заметно, но в том опять же был свой шарм. Однако хоть и значилось за ним несколько непроверенных делишек, слыл он устойчивым семьянином с красивой женой и подающим надежды сыном.

 

Пока кушали шашлык, пили пиво, всё было в норме. Подсела незаметно Погорельцева к Сомову. И что-то там меж ними начало образовываться. Сомов аж жевать перестал. А она кокон свой распушила, глазищи выкатила и говорит что-то втихую нараспев. И, вообразите, показалось вдруг всем, на краткий миг, что Погорельцева эта чертовски привлекательна, да настолько, что все прочие дамы выглядят какими-то обобщёнными. Просто наваждение. А уж когда далеко под вечер коллектив перешёл на благоприобретённую водочку, парочка ИСЧЕЗЛА.

 

Однако наутро Валерий Сергеевич свежий благоухающий вышел из своего номера. И сразу все встало на места: ничего такого не случилось, просто Погорельцева перебрала чуток, ну и вообразила НЕВЕСТЬ ЧТО. Он её проводил в номер и пожелал сладких снов.

 

А Погорельцева? Во-первых, она просто исчезла. То есть, не было её поутру нигде и все тут. Все встревожились, все-таки член коллектива, какая-никакая. Валерий Сергеевич более других. Потому как выходило так, что он за неё ответственность несёт. Хоть с чего это товарищу Сомову отвечать за выходки какой-то сумасбродки. Уж такой человек, вообразите.

 

Вскоре она, однако, заявилась, с морозцу да с лыжами. К сестре, видите ли, в деревню ходила. И, главное, первым делом, Валерию Сергеевичу кивнула с улыбочкой, привет, мол, как почивали? Тот промолчал, лишь едва заметно головой покачал. Она, однако, заметила, как-то поскучнела и отошла.

 

Утром, в понедельник, вышла Погорельцева на работу, как ни в чем не бывало. А на неё уже в проходной вахтёрши пялились. Она ничего не объясняла, не рассказывала. Никому. И Сомову, хоть тот и смотрел на неё без осуждения, даже с мягким сочувствием, с долей раскаяния что ли. Ну в смысле, если б он с самого начала поставил её на место, ничего не случилось бы.

 

А потом-то каких только подробностей не выплыло. Кто-то, вроде слышал, как она плакала навзрыд возле его, Сомова, двери, стучала, выкрикивала что-то. А кто-то, что — вообще натурально стояла перед ним на коленях! Не то в коридоре, не то в вестибюле. И что отправилась она ни к какой не сестре, а БОГ ЗНАЕТ КУДА! Вы понимаете?! Но, к чести сказать о товарище Сомове, он в этих пересудах не участвовал. Сама же Погорельцева нечего не отрицала, будто и не о ней речь. Это вызывало особое осуждение.

 

И вот только все решили забыть и простить, Погорельцева возьми и уволься. Просто взяла и написала — по собственному желанию. Правда, секретарша говорила, что её в самом конце дня вызвал шеф. Уж что там было, в директорском кабинете, про то никто не знал, пока секретарша Белла не сообщила шепотком подруге по страшному секрету.

 

Феликс Олегович, худой человечек с хворым рыбьим лицом сидел, точно на низком старте, упершись глазами в заваленный бумагами стол, и бог весть сколько просидел бы, хмыкая и шевеля бумагами, пока Погорельцева сама не кашлянула в кулачок. Сразу после этого Феликс Олегович заговорил, словно завёлся, глядя в никуда пустыми глазами. Заговорил ровно, без пауз:

я понимаю конечно но и вы поймите здесь коллектив и я обязан нести ответственность так сказать за всех и за каждого да вообразите за каждого вы поймите Елена Васильевна мы взрослые люди да но в коллективе складывается некоторым образом нездоровая ситуация сами чувствуете надо определиться у всех бывают проблемы в личном так сказать плане но существуют рамки так ведь черт знает что начнётся если каждый ну вы понимаете мы вас Елена Васильевна ценим как специалиста у нас у многих семьи но вот вы умная женщина а показываете себя как бы выразиться неустойчивым неустойчивой ну в общем не совсем отвечающим адекватно я даже не знаю…

 

И вот тут тишайшая Погорельцева стоящая по обыкновению с немного опущенной головой, вдруг вскинула подбородок и глянула на него из-под косой чёлки с ослепительно синей и яростной насмешливостью:

 

 Да что же это вы как всё усложняете, Феликс Олегович  неустойчивый, неустойчивым, адекватно. Скажите просто  б-дью.

 

Затем расхохоталась, развернулась и пошла на выход.

 

У бедного Феликса вид был такой, будто его ведром воды окатили…

 

А она вернулась, вещички в пакет упаковала и на выход. Вещичек-то на полпакета и набралось. А время тогда начиналось смятенное, за работу, как за парашют держались. «Всем до свидания», — так и сказала. Спокойно, без вызова. И ушла. Возле стола Сомова остановилась, глянула на него по-особому, кивнула, улыбнулась, мол, в порядке. И вышла. И проводил её Валерий Сомов все тою же доброй, всепрощающей улыбкой. Только Светлана Ефимовна Черняк, старший технолог, неожиданно порозовела (давление у неё) и быстро, на цыпочках убежала в коридор, пальчики к вискам приложив. А Валерий Сергеевич…

 

А Валерий Сергеевич неожиданно почувствовал, что УЖ НИКОГДА, НИКОГДА…

 

Впрочем, это — так, к слову.