Сто миллионов лет

Арина Кинорина

Хлопнули ставни.

В пурпуре туч васильковых

соломонятся мцыри и дервиш.

Сто миллионов лет –

твоей или нет –

покорной слуге тоже нечем заняться.

Верстали, читали,

гнули мои страницы,

словно подковы,

с тех самых пор,

как курицы засветились в яйцах, –

мцыри и дервиш.

Оставим в покое кур.

Давай кофейку,

пока спор их равен и ровен.

Ты уже мелешь? Гуд.

Играет ранний Бетховен,

музыка славит принцип

свиданий вслепую.

Будущее приоткрыто:

ты оседлаешь пулю

и бароном Мюнхгаузеном

джэпээрэсишь к Луне.

Слышишь, бегут

к тебе потенциалы героев твоих романов?

На музыкальной паузе,

оптимистической ноте –

кофе соломонит во мне,

призывает: не нойте,

стройте лодки любовные,

не строгайте гробы,

и с наслаждением бейте посуду,

старинные чашки и блюдца!

Что – о Маяк,

что разобьётся о быт.

Хоть напоследок узнаете как смеются

мцыри и дервиш!

Ты куда-то спешишь? Успеешь

помолиться, покаяться,

заплыть за рубеж, межу,

и потеряться.

Тенью моей

остановись у причала.

Время твоё – каракатица –

к яйцам и курам катится,

возвращаясь в начало,

в котором слабые рвали подковы,

сильные читали мои страницы,

в пурпуре туч васильковых

спорили соломоновы лица,

вечности обновляя грани.

Сто миллионов,

послушай,

сто миллионов лет,

среди клонов и копий икон

я брожу по этой Земле,

пью кофе.

И хлопают уши.

И ставни.